Женщины Цезаря
Шрифт:
— Таким способом Цезарь ставит Рабирия перед центуриями, — сказал Цицерон. — Цезарь и его кузен осудят Рабирия, а тот подаст апелляцию в центурии.
— Не вижу никакого смысла, — сказал Метелл Сципион.
— Они обвиняют Рабирия в государственной измене, потому что он был одним из тех, кто убил Сатурнина и его сторонников, и был заранее освобожден от ответственности за содеянное, так как в тот период действовал senatus consultum ultimum, — терпеливо объяснил Цицерон. — Другими словами, Цезарь пытается показать народу, что человек не может безнаказанно совершать преступления во время действия senatus consultum ultimum, даже по прошествии
Наступило гнетущее молчание. Катул не выдержал, вскочил и зашагал по комнате.
— Он ничего не добьется.
— В центуриях — я согласен. Но это вызовет огромный интерес. Когда Рабирий подаст апелляцию, народу соберутся толпы, — проговорил Цицерон с несчастным видом. — Если бы Гортензий был сейчас в Риме!
— Он возвращается, кстати, — сообщил Катул. — Кто-то в Мизене пустил слух, что назревает восстание рабов в Кампании, поэтому два дня назад он стал паковать вещи. Я пошлю человека, чтобы тот встретил его на пути и попросил поторопиться.
— Тогда он будет вместе со мной защищать Рабирия, когда тот подаст апелляцию.
— Нам нужно потянуть с апелляцией, — сказал Пизон.
Великолепное знание древних документов заставило Цицерона кинуть на Пизона презрительный взгляд.
— Ничего мы не можем тянуть! — рявкнул он. — Апелляцию надо рассмотреть немедленно, как только закончится слушание дела перед двумя Цезарями.
— Мне все это кажется бурей в бутылке, — сказал Метелл Сципион, чье происхождение было значительнее всех прочих составляющих его личности, включая и его интеллект.
— Но это далеко не так, — спокойно сказал Бибул. — Я знаю, обычно ты ничего не видишь даже под самым своим смуглым носом, Сципион. Но, надеюсь, ты уловил, каким сделалось настроение народа с тех пор, как казнили заговорщиков? Им это не понравилось! Мы — сенаторы, мы знаем всю подноготную событий, мы понимаем все нюансы ситуаций, нам понятно, что такое Катилина. Но даже многие всадники из восемнадцати центурий жалуются, что Сенат узурпировал власть, которой больше не имеют суды и комиции. Этот надуманный суд Цезаря дает народу возможность собраться в общественном месте и очень громко выразить свое неудовольствие.
— Осуждением Рабирия, несмотря на апелляцию? — спросил Лутаций Катулл. — Бибул, они никогда этого не сделают! Оба Цезаря могут вынести смертельный приговор Рабирию — и непременно сделают это! — но центурии откажутся обвинить старика. Они всегда отказываются. Да, они поворчат, наверное, но старик все равно умрет естественной смертью. Цезарь ничего не добьется в центуриях.
— Согласен, он не должен ничего добиться, — печально сказал Цицерон, — но почему меня преследует ощущение, что он все равно останется в выигрыше? У него за пазухой прячется еще один трюк, и я никак не пойму какой.
— Естественной смертью Рабирий умрет или нет, Квинт Катул, но ты ведь уже решил, что мы должны тихо сидеть на краю поля битвы и наблюдать, как Цезарь мутит воду? — спросил Метелл Сципион.
— Конечно, нет! — возразил раздраженно Цицерон. Метелл Сципион и впрямь был туповат. — Я согласен с Бибулом: в данный момент народ недоволен. Поэтому мы не можем позволить, чтобы апелляцию Рабирия рассматривали немедленно. Единственный способ помешать этому — аннулировать lex regia de perduellionis царя Тулла Гостилия. Поэтому сегодня утром я созову Сенат и предложу издать указ, предписывающий Трибутному собранию
Бибул нахмурился.
— Я не претендую на такое отменное знание законов, как ты, Цицерон, но, безусловно, действие senatus consultum ultimum не распространяется на Трибутное собрание. Если только Трибутное собрание не собрано в связи с Катилиной. Мы, конечно, знаем, что суд над Рабирием — это все из-за Катилины, но единственные из голосующих в Трибутном собрании, кому тоже все известно, — это сенаторы, а их будет недостаточно в комициях, чтобы добиться перевеса во время голосования.
— Senatus consultum ultimum действует так же, как диктатор, — твердо сказал Цицерон. — Он заменяет все обычные функции комиций и государства.
— Плебейские трибуны наложат вето, — сказал Бибул.
— В период действия senatus consultum ultimum вето недействительно.
— Что ты хочешь этим сказать, Марк Туллий? Что я не могу наложить вето? — спросил Публий Сервилий Рулл спустя три часа в Трибутном собрании.
— Уважаемый Публий Сервилий, в Риме сейчас введен senatus consultum ultimum, а это значит, что действие вето трибуната временно приостанавливается, — сказал Цицерон.
Собралось очень мало народа, поскольку многие завсегдатаи Форума предпочли пойти на Марсово поле — посмотреть, что два Цезаря делают с Гаем Рабирием. Но те, кто остались в пределах померия, чтобы полюбоваться, как Цицерон справится с атакой Цезаря, были не только сенаторы и клиенты фракции Катула. Вероятно, более половины собравшихся — человек семьсот — принадлежали к противной стороне. И среди них, как заметил Цицерон, стояли Марк Антоний со своими братьями, молодой Попликола, Децим Брут и не кто иной, как Публий Клодий, занятый болтовней с любым, кто готов его слушать. И всюду они сеяли беспокойство, мрачные взгляды, ворчание.
— Погоди, Цицерон, — сказал Рулл, отбросив формальности, — при чем тут senatus consultum ultimum? Да, существует такой декрет, но он имеет отношение только к восстанию в Этрурии и к деятельности Катилины. Он не влияет на обычные функции Трибутного собрания! Мы здесь собрались, чтобы рассмотреть законопроект, предусматривающий аннулирование lex regia de perduellionis царя Тулла Гостилия, а это не имеет никакого отношения ни к восстанию в Этрурии, ни к Катилине! Сначала ты говоришь нам, что хочешь воспользоваться твоим senatus consultum ultimum, чтобы изменить обычную процедуру собрания! Ты хочешь отказаться от contiones, ты намерен обойти закон Дидия. А теперь ты заявляешь нам, что законно выбранные плебейские трибуны не могут воспользоваться своим правом вето!
— Именно, — сказал Цицерон, вздернув подбородок.
Со дна колодца комиций ростра казалась внушительным сооружением, возвышавшимся почти на десять футов над уровнем Форума. Ростра была достаточно большой, чтобы на ней могли уместиться человек сорок. Этим утром там стояли Цицерон и его двенадцать ликторов, а также городской претор Метелл Целер и шесть его ликторов, преторы Отон и Косконий с двенадцатью ликторами и три плебейских трибуна — Рулл, Ампий и еще один из фракции Катула, Луций Цецилий Руф.