Женщины Цезаря
Шрифт:
На миг показалось, что Помпея вот-вот упадет в обморок. Она даже открыла рот, ловя воздух.
Это уже было слишком для Клодии и других присутствующих. Они захохотали.
— Ш-ш-ш! — шикнул Публий Клодий.
Широким, неженским шагом он прошел к двери и опустил щеколду. Затем возвратился на место, сложил губки бантиком и захлопал ресницами.
— Дорогая моя, какая божественная комната! — прощебетал он.
— О-о-о! — взвизгнула Помпея. — Это невозможно!
— Это возможно, потому что вот он — я, — произнес Клодий своим нормальным голосом. — И ты оказалась права, Клодия. Поликсены тут нет.
— Пожалуйста, пожалуйста, уходи! — шепнула Помпея с побелевшим лицом, ломая руки. — Моя свекровь!
— Что, она
— Обычно нет, но скоро праздник Bona Dea, и его будут отмечать здесь. Предполагается, что это я устраиваю его.
— Ты хочешь сказать, его организует Аврелия, — с насмешкой сказал Клодий.
— Ну да, конечно, она! Но она крайне педантична. Она делает вид, что советуется со мной, потому что я — официальная хозяйка дома, жена претора, в чьем доме празднуют Bona Dea. О, Клодий, пожалуйста, уходи! Она входит и выходит в любое время. И если она найдет мою дверь запертой, то пожалуется Цезарю.
— Моя бедная малышка! — с чувством произнес Клодий, привлекая Помпею к груди. — Я уйду, обещаю.
Он подошел к великолепному серебряному зеркалу, висевшему на стене, и с помощью Фульвий поправил парик.
— Не могу сказать, что ты симпатичный, Публий, — заметила его жена, поправляя его прическу, — но вполне можешь сойти за женщину, — она хихикнула, — только несколько сомнительной профессии!
— Уходим, уходим, — поторопил Клодий остальных гостей. — Я только хотел показать Клодии, что это можно сделать. И мы сделали это!
Дверь открылась, женщины быстро вышли — стайкой, с Клодием в середине.
И вовремя. Вскоре появилась Аврелия. Она удивилась:
— Кто это был? Почему они так поспешно ушли?
— Клодия с Клодиллой и еще несколько женщин, — уклончиво ответила Помпея.
— Тебе надо знать, какое молоко мы будем подавать.
— Молоко? — удивилась Помпея.
— О, Помпея, честное слово! — Аврелия поглядела на невестку. — Неужели в твоей голове нет ничего, кроме побрякушек и тряпок?
Помпея расплакалась. Аврелия отпустила (правда, понизив голос) одно из редких в ее устах и не слишком крепких ругательств и быстро удалилась, чтобы не смущать Помпею еще больше.
А пять женщин и Клодий спешили по Священной улице в сторону, противоположную Нижнему Форуму: там безопаснее и меньше риск встретить знакомых. Клодий был очень доволен собой. Он вышагивал с важным видом, привлекая внимание богатых покупательниц, которые часто посещают портик Маргарита и Верхний Форум. Женщины облегченно вздохнули, когда им удалось доставить Клодия домой совершенно неузнанным.
— Теперь несколько дней меня будут спрашивать, кем было то странное существо, что прогуливалось со мной этим утром! — добродушно проворчала Клодия, когда опасность миновала и вымытый, респектабельный Публий Клодий вальяжно разлегся на ложе.
— Это была твоя идея! — возразил он.
— Да, но тебя никто не просил устраивать публичный спектакль! Мы же договорились, что ты переоденешься, войдешь туда, а после мы быстро уйдем. Никто не ожидал, что ты начнешь жеманно улыбаться и вихлять задом всем на удивление!
— Заткнись, Клодия! Я думаю!
— О чем?
— О небольшой мести!
Фульвия прижалась к нему, чувствуя в нем перемену. Никто лучше, чем его жена, не знал, что Клодий держит в голове список грядущих жертв. И не было у него помощника лучше, чем жена. В последнее время список сократился. Катилины больше не было. Вероятно, и арабы уже вычеркнуты. Так кто же на очереди?
— Кто? — спросила она, беря в рот мочку его уха.
— Аврелия, — процедил он сквозь зубы. — Пора кому-нибудь пообтесать ее.
— И как же ты это сделаешь? — спросила Палла.
— Фабии это придется не по вкусу, — задумчиво проговорил он, — но она тоже нуждается в уроке.
— Что ты замыслил, Клодий? — устало спросила Клодилла.
— Одну шалость! — пропел он, потянулся к Фульвии и стал немилосердно
Bona Dea — Благая богиня, древняя, как сам Рим. У нее нет ни лица, ни формы. Она — никто. У нее есть имя, но его никогда не произносят, так свято оно. Что значила Bona Dea для римских женщин, не мог понять ни один мужчина. Как и то, почему ее называют Благой. Посвященные ей ритуалы не входили в официальную религию государства, и хотя казна выделяла богине немного денег, она все равно оставалась глуха к мужчинам. Весталки заботились о Bona Dea, потому что у нее не было своих жриц. Это весталки нанимали женщин, которые ухаживали за ее священным огородом с целебными травами. Они хранили эти травы, предназначаемые только для женщин.
Поскольку Bona Dea являлась богиней женщин, огромная территория ее храма простиралась вне померия, на склоне Авентина, как раз под обнаженной Священной скалой, поблизости от Авентинского водохранилища. Ни один мужчина не смел подойти близко к этому месту. В храме стояла статуя. Но это не было изображением Bona Dea. Это было всего лишь нечто помещенное туда, чтобы обмануть дьявольские силы, исходящие от мужчин. Пусть дьявольские силы верят, будто истукан в храме — это она, Bona Dea. В мире не нашлось ничего, что символизировало бы Bona Dea, которая любит женщин и змей. Территория ее храма кишела змеями. Говорили, что мужчины — это змеи. Имея так много змей, она не нуждалась в мужчинах.
Целебные травы Bona Dea были знамениты, ибо они росли вокруг самого храма. Везде были клумбы с разными травами и целое море ржи. Ее сажали в первый день мая и собирали под наблюдением весталок. Весталки брали колосья и готовили из зерен эликсир Bona Dea, а тысячи змей дремали или шуршали среди стеблей. Они ни на кого не обращали внимания, и на них тоже никто не обращал внимания.
В майские дни женщины Рима пробуждали свою Благую богиню от ее полугодового зимнего сна. Это пробуждение происходило среди цветов и праздничного веселья в ее храме. Римлянки собирались на мистерии, которые начинались на рассвете и заканчивались в сумерки. Двойственность Благой богини проявлялась в рождении мая и в смерти ржи, в вине и в молоке. Вино было запрещено, но его требовалось поглощать в больших количествах. Его стали называть молоком и держали в драгоценных серебряных сосудах, называемых «медовыми горшками», — еще одна хитрость, чтобы обмануть мужчин. Уставшие женщины шли домой, напившись этого «молока» из «медовых горшков», все еще дрожа от ощущения великолепной сухой кожи змей, вспоминая мощные извивы мускулистых тел, прикосновения раздвоенного языка, землю, расколовшуюся, чтобы принять зерно, корону виноградных листьев, вечный женский цикл рождения и смерти. Но ни один мужчина не знал (или не хотел знать), что происходит в храме Bona Dea в майский день.
Затем, в начале декабря, Bona Dea опять засыпала, но не на людях, не при солнечном свете, и все женщины должны были быть дома. То, что ей снилось зимой, было ее тайной. Ритуал отхода ко сну был известен только высокорожденным римлянкам. Любые дочери богини могли быть свидетелями ее возрождения, но только дочери царей могли видеть ее смерть. Смерть священна. Смерть — не для всяких глаз.
То, что в нынешнем году Bona Dea будут укладывать отдыхать в доме великого понтифика, было решено заранее. Место сбора женщин выбирали весталки. В своем выборе они были ограничены: римлянки собирались только в доме действующего претора или консула. Со времени великого понтифика Агенобарба не было случая, чтобы ритуал проводился в самом Общественном доме. В этом году такой случай представился. Весталки назвали дом городского претора Цезаря. Его жена Помпея Сулла будет официальной хозяйкой ритуала. Праздник наметили на вечер третьего дня декабря, и в этот вечер ни один взрослый мужчина, ни один ребенок мужского пола не мог оставаться в Общественном доме, включая слуг.