Женщины Цезаря
Шрифт:
— Это неправда! — взвыла Помпея. — Аврелия, клянусь всеми нашими богами, что это неправда! Я клянусь Bona Dea! Я клянусь, клянусь, клянусь!
Но рабыня упрямо настаивала на своем: у ее госпожи было назначено свидание с Клодием.
Через час Аврелия сдалась.
— Свидетели могут идти домой. Жена и сестры Публия Клодия, вы тоже можете идти домой. Завтра будьте готовы ответить на вопросы, когда кто-нибудь из нас придет к вам. Это касается только женщин. И вы будете иметь дело только с женщинами.
Помпея Сулла лежала на полу, рыдая.
— Поликсена, проведи жену великого
— Мама! — крикнула Помпея Корнелии Сулле, когда Поликсена помогала ей встать на ноги. — Мама, помоги мне! Пожалуйста, помоги мне!
Еще одно красивое, но каменное лицо.
— Никто не может помочь тебе, кроме Bona Dea. Ступай с Поликсеной, Помпея.
Возвратилась Кардикса, которая провожала гостей, заливавшихся слезами. Их помятые платья трепал сильный ветер. От пережитого шока они были не в состоянии идти — им пришлось долго ждать паланкинов и носильщиков, которые были уверены, что до рассвета они не понадобятся. Женщины сидели вдоль Священной улицы, прижавшись друг к другу, чтобы было теплее, и с ужасом взирали на проклятый город.
— Кардикса, запри Дорис.
— Что со мной будет? — крикнула девушка, когда ее уводили. — Госпожа, что со мной будет?
— Ты будешь отвечать перед Bona Dea.
Ночь кончалась. Рассветало. Остались только Аврелия, Сервилия и Корнелия Сулла.
— Пойдем в кабинет Цезаря, посидим там. Выпьем немного вина, — Аврелия печально улыбнулась, — но не будем называть его молоком.
Вино, стоявшее на консольном столике у Цезаря, немного помогло. Аврелия дрожащей рукой провела по глазам, расправила плечи и посмотрела на Корнелию Суллу.
— О чем ты думаешь? — спросила мать Помпеи.
— Я думаю, что Дорис лгала.
— Я тоже так думаю, — сказала Сервилия.
— Я всегда знала, что моя бедная дочь очень глупа. Вряд ли она настолько коварна. У нее не хватило бы смелости помогать мужчине осквернить Bona Dea. Она не стала бы этого делать! — сказала Корнелия Сулла.
— Но Рим будет думать именно так, — возразила Сервилия.
— Ты права, Рим поверит в тайное свидание во время священной церемонии и начнет сплетничать. О, это кошмар! Бедный Цезарь, бедный Цезарь! Чтобы такое случилось в его доме, с его женой! О боги, какой это будет праздник для его врагов! — воскликнула Аврелия.
— У зверя две головы. Кощунство — ужаснее, но скандал будут помнить дольше, — сказала Сервилия.
— Согласна. — Корнелия содрогнулась. — Вы можете вообразить себе, что сейчас говорят на Новой улице? В этот самый момент служанки ищут носильщиков по тавернам. Они просто умирают от желания рассказать всем об этом безобразии. Аврелия, как нам показать Благой богине, что мы любим ее?
— Я надеюсь, Фабия и Теренция — какая замечательная и разумная женщина! — как раз сейчас ищут способ.
— А Цезарь? Он уже знает? — спросила Сервилия, чьи мысли никогда не уходили далеко от Цезаря.
— Кардикса отправилась в Субуру — сообщить ему. Если он сейчас не один, они будут говорить на наречии галльских арвернов.
Корнелия Сулла поднялась и повернулась к Сервилии, взглядом давая ей понять, что им пора уходить.
— Аврелия,
Цезарь с присущим ему тактом не стал возвращаться в Общественный дом до рассвета. Он пошел сначала в Регию, где помолился, принес жертву на алтарь, зажег огонь в священном очаге. После этого он отправился в официальное помещение великого понтифика, расположенное позади Регии, где зажег все лампы. Затем послал за учениками жрецов Регии, проследил, чтобы хватило кресел всем понтификам, присутствующим в Риме. Сделав все это, он позвал Аврелию, зная, что она уже ждет.
Аврелия выглядела старой! Боги, неужели его мать — старая?
— О, мама, мне очень жаль, — сказал он, помогая ей сесть в самое удобное кресло.
— Не жалей меня. Цезарь. Жалей Рим. Это ужасное проклятие.
— Рим залечит свои раны, все религиозные коллегии позаботятся об этом. Важнее, чтобы ты пришла в себя. Я знаю, как много для тебя значил ритуал Bona Dea, проводимый в твоем доме. Какой злой, идиотский, эксцентричный поступок!
— Этого можно было бы ожидать от какого-нибудь грубияна из Субуры, который из пьяного любопытства способен перелезть через стену во время ритуала! Но я не в силах понять Публия Клодия! Да, я знаю, его воспитал этот обожающий его дурак Аппий Клавдий. Да, я знаю, что Клодий любит мутить воду. Но переодеться женщиной, чтобы осквернить Bona Dea? Сознательно совершить святотатство? Он, должно быть, сумасшедший!
Цезарь пожал плечами.
— Может быть, и сумасшедший, мама. Это древний род. Очень много браков заключалось между родственниками. Клавдии Пульхры всегда выкидывали номера. Их никогда не уважали. Вспомни того Клавдия Пульхра, который утопил священных цыплят, а потом проиграл сражение у Дрепаны во время нашей первой войны с Карфагеном. Не говоря уже о том, что он посадил свою дочь-весталку в триумфальную колесницу! Странный народ, эти Клавдии, умный, но неуравновешенный. Я думаю, и Клодий такой же.
— Осквернить Bona Dea — намного хуже, чем осквернить весталку.
— Ну, по словам Фабии, он и это пытался сделать. Но когда это ему не удалось, он обвинил Катилину. — Цезарь вздохнул, пожал плечами. — К сожалению, поступки Клодия вполне осмысленны. Мы не можем назвать его безумцем и запереть.
— Его будут судить?
— Поскольку ты разоблачила его перед женами и дочерьми консуляров, мама, его надо судить.
— А Помпею?
— По словам Кардиксы, ты считаешь, она не участвовала в этом.
— Да. Такого же мнения Сервилия и ее мать.
— Поэтому слово Помпеи перевесит слово рабыни. Если, конечно, Клодий не впутает ее.
— Он не сделает этого, — жестко произнесла Аврелия.
— Почему?
— Тогда у него не будет выбора, кроме как признать, что он совершил святотатство. Клодий будет все отрицать.
— Слишком многие из вас видели его.
— С огромным количеством краски на лице. Я стерла ее, и все разглядели Клодия. Но, думаю, лучшие адвокаты Рима смогут сделать так, что большинство свидетельниц усомнятся в увиденном.