Женщины Цезаря

Маккалоу Колин

Другим кандидатом оказался муж Сервилии — Силан. К сожалению, его здоровье оставляло желать лучшего. Будь он здоров и энергичен, он легко набрал бы нужное количество голосов. Но все помнили о судьбе Квинта Марция Рекса, вынужденного быть единственным консулом из-за смерти своего младшего коллеги, а потом и консула-суффекта. По внешнему виду Силана нельзя было уверенно сказать, что он благополучно протянет этот год, и никто не считал, что разумно отдавать всю власть одному Катилине, без коллеги. И даже поддержка Красса не играла тут решающей роли.

Еще одним был отвратительный Гай Антоний Гибрид, которого Цезарь безуспешно пытался осудить за пытки, нанесение увечий и убийство греческих граждан во время войн

Суллы с Грецией. Гибрид избежал правосудия. Общественное мнение в Риме вынудило его уехать в добровольную ссылку на остров Кефалления. Порывшись там в древних курганах, он стал обладателем сказочного богатства, так что, когда он вернулся в Рим и узнал, что его изгнали из Сената, он попросту начал все сначала. Прежде всего он вновь вошел в Сенат, став плебейским трибуном. На следующий год с помощью взяток получил должность претора, горячо поддержанный амбициозным и способным «новым человеком» Цицероном, у которого имелась причина быть ему благодарным. Бедный Цицерон оказался в безвыходном финансовом положении из-за своей страсти к собиранию греческих статуй. Гибрид попросту одолжил ему денег, чтобы тот мог выпутаться. С тех пор Цицерон всегда брал его сторону. И сейчас знаменитый оратор усердно поддерживал Гибрида, поскольку Цицерон и Гибрид намеревались баллотироваться на консулов вместе. Цицерон внесет в их союз респектабельность, а Гибрид — деньги.

Человеком, который мог оказаться серьезным соперником Катилины, был, без сомнения, Марк Туллий Цицерон. Но дело заключалось в том, что у Цицерона не было знатных предков. Он был homo novus, «новый человек». Знание законов и ораторское искусство позволили ему подняться по cursus honorum, но большинство центурий первого класса, как и boni, считали Цицерона самонадеянным селянином. Консулами, безусловно, должны становиться исключительно римляне — и обязательно из знатных семей. Все, разумеется, знали, что Цицерон — честный и очень способный человек (равно как и то, что Катилина — весьма темная личность). И все равно в Риме полагали, что аристократ Катилина более достоин консульского звания, нежели выскочка Цицерон.

После оправдания Катилины Катон посовещался с Бибулом и Агенобарбом, который был квестором два года назад. Все трое заседали теперь в Сенате — иными словами, пустили корни в ультраконсервативном лагере «хороших людей».

— Мы не можем допустить, чтобы Катилину выбрали консулом! — пронзительно кричал Катон. — Он соблазнил ненасытного Марка Красса, чтобы тот поддержал его!

— Согласен, — спокойно проговорил Бибул. — Вместе они разрушат устои mos maiorum. В Сенат набьется полно галлов, а Рим приобретет на свою голову еще одну провинцию.

— Что нам делать? — спросил Агенобарб, молодой человек, более прославившийся своим темпераментом, чем интеллектом.

— Мы поговорим с Катулом и Гортензием, — предложил Бибул, — и разработаем способ отвлечь первый класс от пагубной идеи сделать Катилину консулом. — Он прокашлялся. — Советую назначить спикером нашей делегации Катона.

— Я отказываюсь быть спикером чего бы то ни было! — выкрикнул Катон.

— Да, я знаю это, — терпеливо проговорил Бибул, — но факт остается фактом: со времени Великой казначейской войны для большинства римлян ты стал легендой. Ты можешь быть самым младшим из нас, но ты и самый уважаемый. Катул и Гортензий хорошо знают это. Поэтому ты будешь нашим спикером.

— Это должен быть ты, — недовольно пробормотал Катон.

— Мы, «хорошие люди», против тех, кто возносит себя над равными себе по положению, а я — «хороший», Марк. Любой, кто в данный момент подходит на эту роль лучше остальных, является спикером. Сегодня это ты.

— Чего я не понимаю, — сказал Агенобарб, — так это почему мы вообще должны искать встречи. Катул — наш лидер, он и должен нас собирать.

— Он сейчас сам не свой, — объяснил Бибул. —

Когда Цезарь унизил его в Палате своей выходкой с «боевым тараном», Катул утратил влияние. — Холодный, ясный взгляд перешел на Катона. — Да и ты вел себя с ним не слишком тактично, Марк, когда Вибия судили за мошенничество. С Цезарем все ясно, он соперник. Но любой лидер очень много теряет, когда его порицают собственные приверженцы.

— Он не должен был говорить того, что сказал мне!

Бибул вздохнул.

— Иногда, Катон, ты больше пассив, чем актив!

Катон написал записку, приглашавшую Катула на разговор, и поставил свою печать. Приятно удивленный Катул прихватил с собой своего шурина-зятя Гортензия (Катулл был женат на Гортензии, сестре Гортензия, а Гортензий был женат на сестре Катула Лутании). То, что Катон искал его помощи, пролило бальзам на его раненую гордость.

— Согласен, нельзя допустить, чтобы Катилина стал консулом, — сурово подтвердил он. — Его сделка с Марком Крассом теперь известна всем, ибо ни один человек не в силах противостоять искушению похвастать удачей. На этой стадии игры он был убежден, что не может проиграть. Я много думал о проблеме и пришел к выводу, что мы должны использовать хвастовство Катилины о его союзе с Марком Крассом. Немало всадников ценит Красса — но лишь потому, что существуют рамки его влияния. Предполагаю, значительное число всадников не захочет усиления влияния Красса благодаря притоку его клиентов из-за Пада и египетским деньгам. Другое дело, если бы они поверили в то, что Красc поделит с ними Египет. Но к счастью, всем известно, что Красc не поделится. Хотя формально Египет будет принадлежать Риму, фактически он станет личным царством Марка Лициния Красса. Царством, которое он тотчас начнет обирать до нитки.

— Беда в том, — заговорил Квинт Гортензий, — что все остальные ужасно непривлекательны. Силан — да, если бы он был здоров. Но он болен. Кроме того, на основании плохого здоровья он отказался принять провинцию, когда закончился срок его преторства, и это произведет плохое впечатление на выборщиков. А некоторые из кандидатов — Минуций Терм, например, — безнадежны.

— Еще имеется Антоний Гибрид, — напомнил Агенобарб.

Бибул скривил рот.

— Предположим, мы согласимся на Гибрида. Пусть он скверный человек, но так монументально инертен, что никакого вреда Риму принести не сможет. Однако в таком случае нам придется согласиться и на самоуверенного прыща Цицерона.

Наступившее угрюмое молчание нарушил Катул.

— Которая из двух неприятных кандидатур предпочтительнее? — медленно проговорил он. — Хотим ли мы, boni, чтобы нами командовал Катилина с Крассом, победоносно дергающим его за ниточки? Или нам больше по душе низкорожденный хвастун Цицерон?

— Цицерон, — сказал Гортензий.

— Цицерон, — сказал Бибул.

— Цицерон, — сказал Агенобарб.

— Цицерон, — очень неохотно согласился Катон.

— Превосходно, — подытожил Катул. — Пусть будет Цицерон. О боги, мне с моим аппетитом трудно придется в Палате в будущем году! Выскочка — «новый человек» — один из консулов Рима! Фу! Меня заранее тошнит!

— Тогда предлагаю, — проговорил Гортензий с унылым видом, — перед собраниями Сената в следующем году существенно ограничивать себя в пище.

Группа разошлась, чтобы приняться за работу. В течение месяца они действительно неплохо поработали. К большому сожалению Катула, стало ясно, что Катон, едва достигнув тридцати лет, сделался самым влиятельным среди них. Великая казначейская война и возвращение в государственные закрома проскрипционных наград в два таланта произвели огромное впечатление на первый класс, который больше всего пострадал от проскрипций Суллы. Катон был героем класса всадников. И уж если Катон посоветовал голосовать за Цицерона и Гибрида, за них будут голосовать все всадники первых восемнадцати центурий!