Женщины – наше всё (лучшее) 1 том

Мильков Алексей

– Но почему?

– В мои планы не входит разводиться с тобой или тебе позволить разойтись со мной. – Через каждое слово она сглатывала и слегка задыхалась, как будто ей мешала увеличенная щитовидка.

– В мои – тем более… – уже почти согласился Звездинцев.

– Лучше не ты, а я уйду в анабиоз! – вдруг заявила Гуля.

– Ты?..

– Я жертвую собой ради целостности семьи.

Неприятная перспектива замаячила теперь уже перед Звездинцевым.

– Ты хоть дальше своего носа можешь заглянуть? – запротестовал он. – Я буду намного старше

тебя, и тебе придется спасать меня от подагры, от простатита. У меня начнутся абстиненции на женщин, следовательно, и на тебя. Кому я такой нужен? Судьба не радужная. Лучше посчитай, сколько воды уплывет за пятнадцать лет?

– Да. Ситуация обоюдно тупиковая.

– Даже больше – проигрышная.

Несколько дней Звездинцев и Гуля следили друг за другом, плохо спали. Когда в тренажерном зале муж лежа жал штангу, подкравшаяся Гуля неожиданно захлопнула наручники на своей руке и руке Звездинцева.

Он засмеялся удачной шутке:

– Навечно приковались друг к другу.

– Теперь ни на шаг, теперь мы еще больше единое целое, скованные одной цепью, – подтвердила Гуля.

– Обманула!

– Чтобы никто из нас не ушел в анабиоз.

– Зачем ты это сделала?

– Чтобы ты или я и в самом деле не натворили глупостей.

– Дай сюда ключ! – потребовал Паша.

Гуля элегантным движением бросила ключ в эвакуатор мусоропровода. В иллюминаторе было видно, как ключ плыл за бортом вместе с кораблем.

– Ты ответишь за хулиганский поступок и своеволие!

Гуля даже не обратила внимание на эти слова, занятая своими:

– Ты даже не представляешь, какие сильные чувства я к тебе испытываю. Если тебе наплевать на меня, подумай хотя бы о будущих детях. Нам надо срочно, сегодня же, сейчас же, немедленно, сию минуту, повторяю, неотложно завести ребенка.

Звездинцев – Гуля не препятствовала – нежно обнял и поцеловал ее. Далекие светила снова стали отзывчивыми и горячими. Он согласился с доводами, пророчески сказав:

– Сириус, ты мой дорогой, 384-й! Любая женщина, не просто способная, а напрашивающаяся зачать прекрасное существо, вовсе не эгоистка, и заслуживает от мужчин пристального внимания и глубочайшего преклонения перед ней. Ну и, засыпать ее цветами и подарками!

От этих слов Гуля подобрела и еще сильнее прильнула к Звездинцеву.

– Паша, не поверишь, но звезды не только светят, но и греют. Ты будешь хорошим отцом! – произнесла она.

– Чего хочет женщина – того хочет Бог! И мужчина не должен препятствовать этому, а только благоприятствовать. – Звездинцев, грустно улыбнувшись, подтвердил ее желание.

– Помогать всеми доступными способами. И ты это сделаешь, – Гуля потащила мужа в сторону.

Двигаться на привязи в наручниках было неудобно, и он предложил:

– Пора снять наручники.

– Теперь уж до конца будем ходить вместе, пока я не рожу, – ответила она.

– Но я боюсь присутствовать при родах.

– Это не так страшно, как кажется.

– А если я упаду в обморок?

– Не бойся – я всегда рядом с

тобой! Важно мне самой не потерять сознание, чтобы не потерять ребенка. А в обмороке оба сразу муж и жена – такое бывает редко.

Звездинцев знал, что водит Гулю по отсекам в последний раз, поэтому подробно рассказывал назначение аппаратов.

– Сегодня по плану проверка кессона на герметичность, – напомнил он.

– Знаю, открыть вентили три, пять, семь, закрыть четыре, шесть, девять, – удивила его Гуля.

– Сначала закрыть, а затем открыть, – поправил Звездинцев.

По пути он незаметно прихватил из мастерской пресс-ножницы и спрятал их под одеждой.

В спальне Гуля поставила цветы, зажгла свечи и курильницы с благовониями, дым в спальне возносился из кадильницы, и стала готовить постель. Наручники мешали, но Звездинцев, смирившись, помогал, как мог, ползая на коленках.

– Я знаю, – продолжала она, – ты очень хотел детей. Глупо, что мы так долго тратились на всякие пустяки, забывая о главном. Но мы сейчас оплошность поправим…

Эту ночь Звездинцевы посвятили себе.

– Ты лепишь всё новые и новые гиперболоиды из моих губ, вдувая в них и выдувая из них новые образы, – восхищалась Гуля.

– Но как-то машинально и безжизненно, – впал в беспокойство муж. – Разве фигуры получаются не какие-то абстрактные? Я их множу и принимаюсь за ваяние следующих таких же бездарных. И так до бесконечности.

Тем не менее, Гуля восторженно повторяла:

– Боже! Какие фигуры красивые и романтичные из высшего пилотажа. Я давно не была настолько любимой.

– Знаешь, я, наверное, слишком долго поступал не так, думал не то, жил не тем, – оправдывался он.

Гуля не поддержала его слова.

Сомнения уходили прочь вместе с последней ночью, отличающейся по нежности чувств и накалу страстей непревзойденным колоритом.

Перед самым искусственным рассветом Звездинцев осторожно достал из-под кровати пресс-ножницы, перекусил цепочку и, напоследок, поцеловал спящую Гулю.

К утру всё было кончено, он непоколебимо ушел в глубокий анабиоз, и счастливее человека не было во всей вселенной, а жизнь снова стала для него такой же прекрасной, какой была до этого злополучного полета.

На саркофаге светилась табличка:

“Гуля, прошу не морочить мне голову в течение ближайших пятнадцати лет!

Твой любящий муж, Паша!”

Целый день Гуля, вся в черном, у саркофага рыдала и ломала руки как вдова. Еще Гуля потрясала половинкой наручников, наблюдая, как вторая блестела на руке Звездинцева.

Пришло сообщение: “взять на борт три саркофага с вошедшими в анабиоз, кои доставить попутно до следующей станции”. Саркофаги сгрузили и поставили рядом с Звездинцевым. В одном, примыкая к нему, опочивала молодая девушка. И Гуля, вспыхнув, воспылав к сопернице ненавистью от ревности, долго била кулаками по крышке ее саркофага, но тщетно.