Женщины вокруг Наполеона

Кирхейзен Гертруда

Только лишь по приезде в Мемель она могла почувствовать себя немного спокойнее. Оттуда она, разбитая и физически, и душевно, с тоской следила за политическими событиями, которые должны были решить судьбу ее дорогой родины. Ее дневник сделался молчаливым поверенным тоскливых, тяжелых дней и бессонных, горестных ночей, пережитых ею. Во время своего пребывания в Ортельсбурге она написала 5 декабря 1806 года на одной из страниц своего дневника:

«Wer nie sein Brot mit Trânen ass,

Wer nie die kummervollen Nächte

Atif.seinem Bette weinend sass,

Der kennt euch nicht, ihr himmlischen Mächte» [39] .

Наверное, никто не смог глубже понять и прочувствовать этих чудных стихов Гете, чем несчастная прусская королева в то бесконечно печальное время, когда из ее сердца исчезла всякая надежда спасения для ее отечества. Она не считала способным на великодушные чувства того человека, который так глубоко оскорблял и поносил

ее в своих бюллетенях, который вступил в Берлин как победитель и поселился во дворце, где так долго обитал род Гогенцоллернов. Уже 13 ноября она писала своей обергофмейстерине и приближенной графине Фосс: «Бонапарт оплевывает меня руганью и оскорблениями. Его адъютанты разваливаются с сапогами на моих диванах в моей гобеленовой гостиной в Шарлоттенбурге. Дворец в Берлине еще пощажен, он живет в замке. Ему нравится город Берлин, но он сказал, что ему не нужно песку, что он оставит эти песочные могилы для короля. И мы продолжаем жить и не можем отомстить за позор!».

Этот крик отчаяния из уст королевы был вполне понятен. Наполеон не пощадил в ней ничего, – ни ее женской чести, ни ее чести как королевы и патриотки. Он не только закрывал глаза на то, что «Moniteur», официальная парижская газета, и «Télégraphe» осыпали ее печатной бранью, но и сам не стеснялся в выражениях о ней в своих военных бюллетенях, в своих письмах и разговорах с маршалами и министрами. Злой насмешкой, величайшей иронией звучат слова, напечатанные в 1-м бюллетене Великой Армии от 8 октября 1806 года: «Маршал, – сказал император маршалу Бертье, – нас вызывают восьмого числа на поединок чести; никогда еще француз не отказывался от такового. И так как, по слухам, прекрасная королева хочет присутствовать при сражении, то будем вежливы и пойдем, не давая себе отдыха, в Саксонию…». И дальше тот же бюллетень продолжает свои издевательства: «Королева в армии одета, как амазонка, в форму своего драгунского полка. Она ежедневно пишет по двадцати писем, чтобы раздувать пожар на все стороны. Словно новая Армида, она в своем ослеплении зажигает собственный дворец… По примеру этих двух высокопоставленных личностей (Луизы и принца Людвига-Фердинанда) весь двор кричит, требуя войны».

И в другой раз, в 9-м бюллетене от 17 октября, оскорбительные нападки Наполеона опять-таки направлены исключительно на королеву, тогда как король Фридрих-Вильгельм был изображен совершенно невиновным во всех происшествиях. «По-видимому, все, что о ней говорят, сущая правда. Она была здесь (в Веймаре) с целью зажечь пожар войны. Она – женщина с хорошеньким лицом, но весьма неумная, неспособная предвидеть последствий своих поступков. Вместо того чтобы обвинять ее, теперь ее можно только пожалеть, потому что она должна страшно терзаться угрызениями совести за все те страдания, которые она принесла своей стране, и за то влияние, которое она оказывала на своего супруга. Этот последний, по единодушному мнению всех, – безупречно благородный человек, который стремился к миру и благу своего народа».

Но венцом всего является знаменитый 19-й бюллетень из Шарлоттенбурга от 27 октября. В нем Наполеон делает двусмысленные намеки на отношения королевы Луизы к русскому императору Александру, в котором Луиза видела идеал рыцаря и друга. Всю надежду на спасение отечества она возлагала на него. Насколько она ошиблась в этом действительно рыцарски любезном, но бесхарактерном и неискренном государе, ей пришлось, к своему величайшему горю, вскоре узнать.

«Возмущение против зачинщиков этой войны, – писал Наполеон в вышеупомянутом бюллетене, – достигло своего апогея… Все убеждены, что королева виновна во всех несчастьях, обрушившихся на прусский парод. Повсюду говорят: еще год тому назад она была такая добрая, такая кроткая. Но как она изменилась со времени знаменательной встречи с императором Александром!.. В покоях, которые занимала королева в Потсдаме, был найден портрет русского императора, подаренный им ей. В Шарлоттенбурге была найдена ее переписка с королем за последние три года, а также английского происхождения записки, где доказывалось, что отнюдь не нужно считаться с договорами, заключенными с императором Наполеоном, а следует всецело придерживаться России. Эти записки особенно являются историческими документами. Они доказывают – если в подобном случае еще нужны какие-нибудь доказательства, – насколько несчастны те правители, которые допускают влияние женщин на политические дела. Записки, доклады, государственные бумаги – все это пахло мускусом и находилось среди лент, кружев и других туалетных принадлежностей королевы. Эта принцесса вскружила головы всем берлинским женщинам, хотя теперь, однако, они переменили о ней мнение».

Император французов не поскупился ни на какие выражения для королевы Пруссии. Он сравнивал ее с Армидой Тассо и с прекрасной Еленой, которая накликала несчастья на Трою. Он забывал всяческую рыцарственность по отношению к ней, женщине, и притом тонко чувствующей, впечатлительной женщине с благородной душой. В своей ненависти к Пруссии и к тем слабым, бесхарактерным людям, которые в то время держали политику несчастного государства в своих руках, он обрушивает всю свою

ярость на несчастную королеву за то, что она, искренно думая сделать доброе дело, старалась побудить к решительности и энергичности действия слабых правителей. Ведь нерешительность и упрямство Фридриха-Вильгельма были всем хорошо известны. Наполеон, несомненно, должен был обнаружить больше сдержанности и такта в своих суждениях о ней, хотя бы он и вправе был поставить ей в упрек то, что основывалось на фактах. Что королева Луиза со времени своего свидания с русским императором в Берлине в 1805 году находилась под сильным его влиянием и называла его своим единственным и надежным другом, это несомненный факт, как и то, что она больше, чем следует, побуждала Фридриха-Вильгельма к этой войне. В то время как этот последний и министр Гаугвиц все еще надеялись остаться в мире и союзе с Францией, Луиза была того мнения, что «нужно уничтожить это чудовище». Она никогда не могла простить Наполеону, что в 1805 году он изъял Ансбах из области владений Пруссии. С этого времени она всецело стала на сторону партии, желавшей войны, и именно потому, что пресбургский мир лишил Пруссию владения Ансбахом. Ей казалось невозможным примириться с подобным позором; единственное спасение она видела в том, чтобы поднять оружие против беспощадного, честолюбивого завоевателя. Впоследствии она писала своему брату Георгу о том, что окружающие делали ей упреки за эту войну, причину стольких несчастий для Пруссии, и добавила при этом: «Я часто оплакиваю последствия, но не самый поступок. Никогда я не буду раскаиваться в том, что было продиктовано святым чувством чести и собственного достоинства».

Так как Наполеон ненавидел всяческое вмешательство женщины в политику и презирал тех правителей, которые поддавались влиянию женщин, то немудрено, что в нем не могло родиться чувства симпатии к королеве Пруссии, хотя весь свет превозносил ее очарование и величественность. Он считал ее за одну из тех женщин, которые забывают о своем женском достоинстве и с мужским мужеством, с мужской энергией и мужским честолюбием бросаются в политику, не обладая, однако, опытностью испытанного государственного деятеля, и вследствие этого портят все. Он считает ее за одну из тех «умничающих» женщин, к которым питал величайшую антипатию. Вот единственное объяснение всем его злостным нападкам на своего беззащитного врага – женщину. Для него женщина была только роскошью, другого назначения она не имела права присваивать себе. Он почти не делал различия между нею и прекрасной картиной или какой-нибудь художественной вазой. При его дворе женщины служили только декорацией, и Жозефина была права, говоря, что женщинам при дворе императора удавалось приобрести на него влияние не больше чем на пять или шесть дней в году, все же остальное время они были для него ничто или почти ничто. Однако даже поклонники необъятного гения и величия Наполеона никогда не смогут воздержаться от упрека ему в том, что в своих обвинениях против Луизы он забывал все великодушие, всяческий такт, чуткость и рыцарственность. Никогда они не простят ему, что он так забросал грязью чистый женский образ, на котором не было ни одного пятна, так опозорил женщину, единственная вина которой состояла в необдуманном поступке, хотя и вызванном хорошими чувствами. Даже его приближенные и те не были согласны с ним в обвинениях, бросаемых им прусской королеве.

Правда, впоследствии Наполеон старался загладить всю свою вину и несправедливость по отношению к ней тем, что давал о ней самые лучшие отзывы. «Прусская королева, – значится в «Mémorial de Sainte-Hélène», – обладала многими достоинствами, она была очень умна… Она была остроумна, и ее манеры отличались необыкновенной приятностью; ее кокетство также не лишено было очарования». Также и доктору О\'Меара пленный император сказал однажды, когда речь зашла о Луизе: «Я относился к ней с большим уважением, и если бы король позвал ее тотчас же после Тильзита, то он добился бы лучших условий. Она были изящна, умна и прекрасно образованна».

Но все это было слишком поздним утешением для поруганной королевы, потому что она уже не могла знать об этом. Во всяком случае, в Мемеле ей никогда не могло прийти в голову, что он когда-нибудь встанет на ее сторону. Его ненависти к ней, казалось, не будет конца. И все же после битвы при Фридланде, которая 14 июня 1807 года решила участь Пруссии, она надеялась по крайней мере на то, что мир будет заключен на приемлемых условиях, так как 24 июня она писала своему мужу:

«Может быть, Наполеону тоже нужен мир, и поэтому он заключит его «по справедливости», хотя, впрочем, это слово неприложимо к нему. Этот человек не знает справедливости, но, может быть, по настроению он может сделать то, чего от него не ожидают».

Фридрих-Вильгельм написал ей, что предполагается свидание между ним, Наполеоном и Александром. Это известие страшно потрясло ее и повергло в самое мрачное отчаяние. Она отвечала королю в вышеуказанном письме: «Если вы вынуждены видеть, может быть, и «дьявола» вместе с императором (Александром), то здесь такого мнения, что это может повести к хорошим результатам. Сознаюсь, однако, я лично того мнения, что чем больше будут льстить его тщеславию, тем большие требования он будет предъявлять».