Женщины вокруг Наполеона
Шрифт:
Большего позора королеве Луизе не могло быть нанесено. Она приехала в Тильзит, она презрела всю свою гордость, она пренебрегла своим самолюбием и своим рангом, чтобы просить Наполеона о более мягких условиях для ее страны. И что же? Она не добилась ни малейшей уступки! При подписании мира Наполеон сказал графу фон-дер-Гольцу, что все, что он говорил с королевой, были лишь вежливые фразы, и Пруссия обязана своим независимым существованием только русскому императору, потому что не будь его, он посадил бы своего брата Жерома на прусский трон. «Королева Луиза, – продолжал он, – никогда не была моим другом… но я не сержусь на нее за это. Как женщине, ей не было необходимости входить в такое детальное обсуждение политических событий. Она наказана за свое властолюбие, но все же она проявила много твердости характера в несчастье… Нужно отдать ей справедливость, что она говорила очень умно… По крайней мере, она обнаружила по отношению ко мне больше доверия, чем король, который не счел нужным одарить меня таковым».
Вечером королеве предстояла еще мучительная пытка снова встретиться
Когда по выходе из-за стола королева еще раз попыталась заговорить с Наполеоном о политических событиях, так как до последнего момента она не хотела оставлять ничего неиспробованным, то он довольно грубо осадил ее словами: «Вы хотите принуждать меня до последнего момента?». И все же, когда она шла под руку с Наполеоном до своего экипажа, она не могла удержаться, чтобы не сказать ему еще раз: «Возможно ли, что после того, как я видела лицом к лицу человека целого столетия и истории, он не захотел дать мне удовлетворения сохранить ему вечную благодарность?». На что он ей коротко ответил: «Что вы хотите, мадам? Я достоин всяческого сожаления, потому что это дело моего злого рока!».
Глубоко опечаленная и оскорбленная, уехала королева из Тильзита. Как Мария Тюдор, она любила после говорить: «Если бы можно было открыть мое сердце, то там нашли бы похороненным имя Магдебурга». Никогда больше она не видела Наполеона, хотя незадолго до своей смерти имела намерения увидеться с ним еще раз. Но все же, несмотря на то, что она считала себя обманутой жертвой Наполеона, ее мнение о нем после свидания с ним в Тильзите стало гораздо благосклоннее прежнего.
Впрочем, в 1808 году, когда она узнала, что император Александр должен встретиться с Наполеоном в Эрфурте, ее ненависть сказалась еще раз. По этому поводу она писала царю из Кенигсберга 8 сентября: «Итак, вы увидитесь опять с Наполеоном, с этим человеком, который, как я знаю, вам настолько же антипатичен, как и мне, с этим человеком, который давит все и всех, а тех, которых не может тотчас же подчинить себе, хочет побудить к поступкам, последствием коих будет для них потеря преимуществ, никогда не бывших его уделом, – а именно потеря общественного уважения! Заклинаю вас, дорогой кузен, со всей нежностью, на какую только способна моя дружба к вам, берегитесь этого ловкого лгуна. Послушайтесь моего голоса, который говорит только для вас, для вашей славы… Не допускайте внушить вам предпринять что-либо против Австрии!». Известно, однако, как «дорогой кузен» последовал советам королевы.
Все же, помимо этих излияний, обращенных к другу, в своих выражениях о Наполеоне Луиза была значительно мягче, чем прежде. Этому, может быть, способствовало то обстоятельство, что сам император со времени своего свидания с ней при каждой возможности выражал ей свое полнейшее уважение и восхищение. Если речь заходила о прусской королеве, он всегда говорил о ней с высшей похвалой. Никогда больше он не позволял себе высмеивать или оскорблять ее личность. Теперь, когда он знал ее, он понимал, что такая женщина заслуживает только уважения, почтения и восхищения. После событий в Тильзите он сказал императору Александру, что по его мнению королева могла бы лучше править официальными делами, нежели король. И если все-таки Луиза, несмотря на свой ум и такт, не смогла ничего добиться, то причиной этого было не ее дипломатическое неумение, а то, что воля Наполеона в политике была непреклонна и ни за что на свете он не мог допустить, чтобы влияние женщины могло изменить что-либо из его решения. «Государства гибнут, как только женщины забирают в свои руки официальные дела… Для меня достаточно, если женщина пожелала чего-нибудь, чтобы как раз сделать обратное». Это было его принципом, и от него он никогда не отступал.
Глава XVII Супруг и отец. Мария-Луиза
I
Второй брак Наполеона был его погибелью. Политика связала его с австрийской эрцгерцогиней, политика разлучила его с ней. Это сказал уже в 1813 году князь Шварценберг. Сам Наполеон называл эту эпоху своей жизни «пропастью, замаскированной цветами». И действительно, как только засохли цветы, скрывавшие вначале от его взоров бездну, она зазияла перед ним своей страшной глубиной. Но было уже слишком поздно. Он думал этим союзом доставить себе и Франции огромную политическую выгоду и прежде всего обеспечить длительный мир, а также баюкал себя пагубной мыслью, что могуществом он может достигнуть того, в чем ему было отказано по рождению. Его честолюбие было удовлетворено. Этой своей женитьбой он дал миру беспримерное в истории времен и народов зрелище: он, выскочка, сын революции, узурпатор, и он выбирает себе супругу из стариннейшего из царствующих европейских домов. Он, Наполеон Бонапарт, сделался зятем императора Австрии, который незадолго еще до этого носил титул «императора Германии»! Итак, Наполеон окончательно был принят в королевскую среду. Для его династии был заложен краеугольный камень, потому что эта юная эрцгерцогиня представляла верную гарантию в том, что она даст наследников. «Благо Франции требует, чтобы основатель четвертой династии жил до преклонного возраста, окруженный непосредственным потомством, как защита
И однако императору французов пришлось дорого заплатить за этот шаг, продиктованный ему честолюбием и политическими соображениями. Внезапно рухнул трон и царство, и только горестное воспоминание о сказочном счастье и о блестящем времени супружеской жизни с царской дочерью осталось в удел изгнанника на неприютной скале среди океана. Там впервые он ясно осознал свою ошибку. Как бы в оправдание самого себя говорил он однажды: «Мне ставят в упрек, что связь с австрийским домом вскружила мне голову, что после женитьбы я стал считать себя настоящим владыкой, словом, что я на минуту вообразил себя Александром, сыном богов!.. Но разве это не вполне естественно? Я получил в жены молодую, красивую женщину. Разве же мне нельзя было радоваться этому? Разве я не имел права уделить ей несколько минут моей жизни, не делая себе за это упреки? Неужели же я не мог разрешить себе отдаться на некоторое время своему счастью?».
Действительно, не только Наполеон, но и всякий другой мог бы гордиться таким приобретением, тем более что Наполеон не был даже другом властителя, дочь которого он получил в супруги. Правда, Австрия и Франция в данный момент находились в мире, но еще немного времени прошло с тех пор, как замолк гром сражений и рассеялся пороховой дым. Могильные холмы над воинами, павшими под Ваграмом, еще были свежи и не поросли травой. Австрия еще стонала под бременем податей, возложенных победителем. Она еще печалилась о потере владений и вообще страдала от последствий тех войн, которые она вела с Францией со времен революции. Воспоминание о последних победах французов болело как незажившая рана в сердцах всех австрийцев. «Бог и его ангел-истребитель Наполеон обрушились на нас!» – воскликнул Генц, и его слова были откликом чувств всего австрийского народа. Франция, которая уже десятки лет была роковой для Габсбургского дома, которая втащила на эшафот эрцгерцогиню Марию-Антуанетту, эта Франция в лице своего владыки требовала теперь новой жертвы политики.
Слух, что разведенный император Наполеон, после того как он обращал свои взоры на многие царствующие дома, остановил свой выбор на юной эрцгерцогине Марии-Луизе, дочери императора Франца I и императрицы Марии-Терезии, поразил всех австрийцев как гром среди безоблачного дня. Если бы земля потряслась в самых своих основах, это поразило бы их не больше. Никто не хотел верить в немыслимое, в чудовищное. Сочетать браком дочь императора с заклятым врагом, с авантюристом! Даже та, которая была центром этих слухов, Мария-Луиза была далека от мысли считать их серьезными и основательными. Она – и вдруг станет женой «Бонапарта», «корсиканца», «антихриста», пугала ее детства. И ей провести всю свою жизнь рядом с человеком, который причинил столько горя и страдания ее дорогому отцу, ее милой стране, перед которым они все должны были бежать, который был груб и жесток, про которого ей рассказывали, что он бьет по щекам своих министров и даже что он убивает своих генералов собственной рукой? Подобный союз никогда и ни за что не мог состояться. Одно упоминание имени Наполеона повергало Марию-Луизу в дрожь. И она была уверена, что ее любимый отец не потребует от нее такой чудовищной жертвы. В полной уверенности в невозможности чего-либо подобного писала она 10 января 1810 года из Будапешта своей единственной подруге Виктории де-Путе [40] :
«Я слышу, как Коцелюх [41] говорит о разводе Наполеона. Мне даже послышалось, что он назвал меня в качестве преемницы; но он весьма ошибается, потому что Наполеон слишком побоится получить отказ; кроме того, он слишком стремится причинить нам еще новые страдания для того, чтобы предъявить подобное требование, а папа слишком добр, чтобы принуждать меня в подобных важных обстоятельствах». В тот же самый день было отправлено письмо и матери молодой графини самой г-же де-Коллоредо, где Мария-Луиза писала ей: «Я предоставлю людям болтать, ни минуту не заботясь об этом. Я жалею только ту несчастную принцессу, на которую падет его выбор, потому что я, конечно, не буду жертвой политики».
Мария-Луиза была уверена, что Наполеон выберет дочь принца Максимилиана Саксонского или одну из принцесс Пармских. Себя самое она отнюдь не принимала в расчет. И однако именно она должна была стать жертвой, которую ее отец считал своей обязанностью принести политике, потому что он и его министр Меттерних видели в семейном союзе с могущественным императором единственную опору для сохранения государства. Привыкший издавна к тому, что принцесс австрийского дома не спрашивали о чувствах, если дело шло о замужестве, Франц и теперь очень мало заботился о положительных или отрицательных чувствах своей дочери. Уже в Будапеште он дал ей понять, что, возможно, Наполеон будет просить ее руки [42] , и при этом спросил ее, какое она примет решение в подобном случае. Мария-Луиза была добрая дочь: она любила своего отца больше всего на свете. В его лице она обожала не только своего родителя, но и властелина большого государства; он всегда представлялся ей в сияющем венце императорского величия и могущества. Его воля была для нее священна; это была для нее воля отца и одновременно воля императора. Она никогда не посмела бы оказать ему серьезного сопротивления, хотя, конечно, в первый момент перспектива стать женой ненавистного ей человека привела ее в ужас. С нее было достаточно, что ее отец желал этого брака, и все другие интересы должны были отступить на задний план. Поэтому на его вопрос в Будапеште она ответила, что она всему покорится, если он считает, что обязан принести своей политике подобную неслыханную жертву.