Женщины вокруг Наполеона
Шрифт:
Луиза в эти дни сделала много тонких и остроумных наблюдений над всеми этими старыми и новыми королями и королевами. Никто из них не избег ее проницательного суждения. О самом Наполеоне она писала 10 октября 1808 года: «Я нахожу, что император Наполеон с тех пор, как я видела его в последний раз, стал худощавее. Но это ему идет, потому что платье сидит на нем лучше, когда он не такой толстый, да и сутулится он меньше… Вы не имеете понятия о том, как бесцеремонно Наполеон обращается со всеми королями, которые приехали в Эрфурт. Уверяю вас, на это стоит посмотреть. Например, вчера они были вынуждены целый час перед обедом дожидаться в передней, пока оба императора беседовали, запершись в отдельной комнате. Я тоже была тут, но так как я не король и не королева, то я тут находилась только для того, чтобы
Протекали годы, и герцогиня страдала под гнетом обстоятельств того времени. Лишь с русской войной, когда померкла звезда Наполеона, после того как он достиг зенита своего могущества, слабый проблеск надежды проник во все сердца. И потом началась всеобщая борьба народов за освобождение от наполеоновского ига.
Именно в эту эпоху Луизе Веймарской еще раз пришлось испить горькую чашу и принять императора французов. Теперь она это сделала в надежде испросить милости для двух своих подданных, которые вследствие перехваченных у них подозрительных писем были арестованы французскими войсками и должны были быть преданы военному суду. Проезжая через Веймар 28 апреля 1813 года, Наполеон остановился на три часа во дворце герцогини и показал себя в высшей степени любезным по отношению к ней. Относительно освобождения арестованных он тотчас же дал свое любезное согласие, тогда как за два дня до этого канцлер фон-Мюллер напрасно пускал в ход все для того, чтобы умилостивить его по отношению к пленникам. «Я в восхищении сделать что-либо приятное для вас», – сказал он герцогине.
Когда Наполеон уехал из Веймара, Карл-Август сопровождал его до Экардсберга. Во время этого путешествия император обращался с ним со всей предупредительностью, невзирая на то, что при вышеупомянутом свидании с Мюллером высказывал свое мнение о личности герцога в самых резких выражениях. «Я очень хорошо знаю, – говорил он тогда, – что ваш герцог – мой заклятый враг и никогда не перестанет питать пристрастие ко всем моим врагам. Разве не находятся прусские офицеры у него на службе и на жалованье? Разве все время он не находился в переписке с австрийской императрицей, моей тещей, которая из Вены пытается расставить мне отравленные сети? Но, право, меня не так-то легко обмануть».
После подобных слов делается даже удивительным, как еще могла герцогиня Луиза своим личным влиянием склонить его к своей просьбе, потому что действительно раньше даже, чем уехать из Веймара, он отдал маршалу Бертье приказ о немедленном освобождении обоих пленников. После этого император сел на лошадь и выехал из ворот, весело напевая про себя песенку «Malborough s\'en va-t-en guerre». Это было его последнее свидание с герцогиней Веймарской, потому что после своего последнего поражения при Лейпциге Наполеон избегал проезжать через Веймар.
Его звезда была на закате. Едва год спустя после саксонского похода над ним разразился самый чувствительный удар его жизни: отречение от престола. Наполеоновская драма пришла к концу. Но, несмотря на всю ненависть к угнетателю, его трагедия глубоко задела сердце герцогини Луизы. Ей никогда не приходило в голову, что Наполеон, этот колосс современности, может таким образом закончить свою великую, славную карьеру. Его судьба пленника на острове Эльба казалась ей недостойной его, она предпочла бы для него славную смерть солдата на поле битвы. Впрочем, она своей прозорливостью предвидела, что игра еще не кончена и что Европе еще раз придется вступить в борьбу с раненным львом, который однажды захочет разорвать все путы. Насколько была права герцогиня Веймарская в своих предположениях, показали события 1815 года.
Глава XVI Королева прусская Луиза
«Если потомство и не поставит моего имени наряду с именами знаменитых женщин, то все же, узнав о всех несчастьях моего времени, оно будет знать, сколько я выстрадала, и скажет: она терпела много и вытерпела до конца».
Эти слова написала когда-то королева Пруссии в письме к фрау фон-Берг. Они были откликом ее глубоко уязвленного сердца, откликом всех тех страданий и унижений, которым подверглась Пруссия со времени бесчеловечной войны 1806-1807 года. Луизе не суждено было увидеть, как занялась заря свободы на небосклоне Германии. Ей не суждено было пережить упоительные дни
И все же мы не можем эту женщину, воплощение всего благородного, прекрасного и величественного, освободить от порицания за то, что она была отчасти виновна в этой войне, послужившей причиной разгрома Пруссии. Сама она часто подчеркивала, что она не принимает участия в политике, и со своей точки зрения она была права, потому что в ней не было честолюбия, свойственного многим женщинам истории, которые всеми силами стремились к тому, чтобы забрать в свои руки бразды правления и тиранически господствовать над своими царственными супругами или любовниками. «Страстное отношение к каким бы то ни было обстоятельствам жизни было чуждо ее душе, потому что высшее благоразумие и религиозное миросозерцание определяли ее мысли и поступки». Но из ее переписки с Фридрихом-Вильгельмом III и из других документов ясно видно, что она всегда склонялась в сторону этой войны. Во всяком случае, она делала это в уверенности, что счастье будет сопутствовать прусскому оружию, что ее отечество будет свободно от всякого чужеземного владычества и не будет больше подвергаться унижению. Война 1806 года казалась королеве Луизе безусловно необходимой для чести Пруссии. Не начать ее казалось ей величайшим позором для страны. В этом смысле она высказалась перед Фридрихом фон-Генцом, который имел у нее аудиенцию 9 октября в Эрфурте.
«Видит Бог, – говорила она ему, – что в официальных делах никто никогда не спрашивал моего совета, да и я сама никогда не претендовала на то, чтобы со мной советовались. Но если бы это случилось, то я признаюсь, что во всяком случае я высказалась бы за войну. Мне кажется, что она была неизбежна. Наше положение сделалось настолько двусмысленным, что нам необходимо было уяснить его. Не из расчета, но из чувства чести и обязанности нужно было принять это решение».
Когда Луиза говорила Генцу эти слова, она находилась среди прусских войск, на главной квартире своего супруга. Вначале было решено, что она будет сопровождать короля в походе до тех пор, пока войска не двинутся вперед; однако в Эрфурте королева решила оставаться до тех пор, пока этого пожелает король, потому что, как ни велико было всегда ее влияние на Фридриха-Вильгельма, его воля все же была для нее решающей.
Однако ее присутствие в лагере уже и тогда подвергалось резкой критике со стороны различных партий, и среди генералов и советчиков Фридриха-Вильгельма мнения по этому поводу разделились. Одни видели в присутствии королевы все спасение, другие видели в нем лишь повод к столкновениям и печальным осложнениям. Что касается Генца, который после всего, что он слышал о Луизе, относился с некоторым сомнением ко всем тем качествам, которые ей приписывались, и приступал к объяснению с королевой с довольно смешанными чувствами, то он говорил после своего разговора с ней: «Ее поведение во время ее пребывания на главной квартире не могло вызвать даже тени порицания. И если принять во внимание все обстоятельства, то я точно также высказался бы за ее присутствие в армии».
Но пребывание Луизы среди шума сражений и военной сумятицы чуть было не обошлось ей слишком дорого. В Веймаре, куда она вместе с королем скрылась за три дня до сражения под Иеной, они были так поражены быстрым приближением французских войск, что внезапный отъезд королевы утром 14 октября был похож на настоящее бегство перед преследующим врагом. Она поехала в Берлин через Мюльгаузен, Геттинген, Брауншвейг и Тангермюнде. Там она услыхала известия о поражениях под Иеной и Ауерштедтом. И теперь ей нужно было спасаться еще дальше со своими детьми.