Женщины вокруг Наполеона
Шрифт:
И все же сыну Наполеона была предназначена именно такая судьба. Опираясь на письма императора, король Жозеф и министр Талейран решили, что Мария-Луиза с римским королем должны уехать из Парижа. Императрица сама не знала, на что решиться. В ней боролись самые противоречивые чувства. С одной стороны, перед ней стояли ее отец, ее родные, воспоминания ее юности, с другой стороны, – Наполеон, ее сын, Париж, ее ранг императрицы и любовь, которой от нее требовали к стране, где едва лишь четыре года она была государыней. Жозеф и Талейран настаивали на том, чтобы она уехала, а офицеры национальной гвардии, обещавшие императору защищать его сына и его супругу, умоляли ее не покидать Париж, который мог держаться только в ее присутствии. Но Мария-Луиза не обладала твердым характером; она вверилась руководству своих советчиков. Ее отъезд из Парижа последовал 26 марта, в 12 часов дня. Императрица Франции уехала, предоставив столицу Франции ее судьбе!
Когда
Как непохож был отъезд Марии-Луизы из Парижа на ее блестящий приезд в столицу Франции! Без всякого прощального привета, без единой слезы его обитателей для жены и сына императора! Она поехала сначала в замок Рамбулье, а оттуда в Блуа. Здесь она услыхала убийственное известие об отречении своего мужа. Никогда еще эта слабая женщина не была несчастнее и достойнее сожаления, чем в это время. Никогда она не проливала столько слез и не была в таком отчаянии. К ее оправданию нужно сказать, что только после письма Наполеона, где он сам советовал ей вполне положиться на своего отца, она решилась совершенно отдаться под его защиту. Ее первой мыслью было поспешить к своему мужу, выждать рядом с ним все события и разделить его несчастье; но воля ее отца, который разделял политику союзников, решила иначе. Она, эта молодая, неопытная, слабая Мария-Луиза, казавшаяся себе такой одинокой и покинутой со своим сыном, думала найти у своего отца самое надежное прибежище. Она была твердо убеждена, что он хочет только самого лучшего для нее и для ее сына. И она позволила руководить собой в уверенности, что разлучается со своим супругом только на некоторое время. Встреча с отцом в Фонтенбло 16 апреля окончательно укрепила ее в этом намерении. Любовь к отцу победила в ней привязанность к Наполеону. С криком отчаяния бросилась Мария-Луиза вместе с сыном в объятия императора Франца, о котором после маленький римский король сказал с безжалостной детской критикой г-же де-Монтескью: «Я видел австрийского императора. Он совсем не хорош».
Мария-Луиза не поступила, как королева Вестфалии, супруга Жерома, которая отвечала своему отцу на его требование развестись со своим низложенным мужем: «Вы против моей воли связали меня с ним, когда он был у власти и счастлив. Теперь, когда несчастье обрушилось на него, я не проявлю столько трусости, чтобы бросить его». Мария-Луиза также не похожа была характером и на свою бабушку, Марию Каролину, королеву Неаполя и Сицилии, которая, хотя и будучи врагом Наполеона, выразила желание, чтобы ее внучка свила себе из простынь канат и спустилась через окно, чтобы убежать к покинутому супругу. Нет, Мария-Луиза не помышляла об этом.
Под защитой своего отца она поехала через Швейцарию в Вену, в то время как развенчанный император готовился к своему одинокому отъезду на остров Эльба. До последнего момента он надеялся увидеться с женой и сыном. Он был уверен, что император Франц не станет удерживать их вдали от супруга и отца, потому что они не имели никакого отношения к политике. Но в конце концов он убедился, что ему суждено остаться одиноким, и тогда в один из моментов слабости отчаяние осилило его. В ту страшную ночь, когда его самая верная подруга в несчастье напрасно дожидалась в передней, чтобы попрощаться с ним, он принял яд. Но смерть пренебрегла им. Он должен был испить чашу страдания до дна.
Позднее снова луч надежды проник в сердце Наполеона. Он спокойнее обсудил свое положение. Доктор Корвизар сказал ему, что теперь климат острова Эльба был бы вреден для Марии-Луизы, что ей нужно сперва поехать на воды в Экс, а затем уже она сможет приехать к нему. И только ввиду такой перспективы Наполеон отпустил свою жену и сына в Вену и поручил их обоих покровительству отца и деда. Приехав на Эльбу, он тотчас же выбрал самое лучшее и здоровое местечко на острове, Сан-Мартино, для местожительства императрицы, – настолько он был уверен, что она приедет. Разве же она сама не написала ему об этом? Еще 31 июля 1814 года она сообщила ему, что хотя ей и приходится пока поехать опять в Вену из Экса, потому что этого хочет ее отец, но что она скоро приедет к нему. Письмо кончалось уверениями в ее неизменных чувствах. Это была последняя весть, полученная Наполеоном от своей жены. В невыразимой тоске и беспокойстве писал он ей письмо за письмом, но ни на одно не получал ответа. Генерал Нейперг старательно следил за тем, чтобы все письма Наполеона к Марии-Луизе передавались нераспечатанными в руки императора Франца. Но изгнанник пускал в ход все, чтобы получить известие о ней и своем сыне. Наконец он обратился к дяде Марии-Луизы,
«Дорогой дядя и брат, – писал он ему 10 октября 1814 года, – так как я не получаю известий от моей жены с 10 августа, а о моем сыне вот уже шесть месяцев, то я посылаю кавалера Колонну с этим письмом к вам. Я прошу ваше королевское высочество сообщить мне, разрешаете ли вы мне посылать каждую неделю письмо для императрицы на ваше имя, а также не можете ли вы сообщать мне сведения о ней и передавать мне письма от мадам де-Монтескью, воспитательницы моего сына. Я надеюсь, что несмотря на все события, вызвавшие столько перемен, вы, ваше королевское высочество, сохранили ко мне немного дружеского чувства. Эта уверенность утешила бы меня вполне».
Он, которого когда-то императоры и короли просили о милости, о коронах и государствах, он теперь обращался почти с мольбой к маленькому князьку, чтобы получить весть о жене и ребенке. И этот герцог не оказался даже великодушным врагом. И он также оставил без ответа письмо бывшего французского императора. Ему мало было дела до того, как невыразимо тосковало отцовское сердце Наполеона в разлуке с сыном. Не один из приближенных одинокого изгнанника на Эльбе видал не раз, как он плакал перед портретом белокурого мальчика.
Мало-помалу Наполеон покорился своей судьбе. Может быть, в глубине души он уже мечтал о свидании во Франции. Если бы он опять, как прежде, сел на французский трон, если бы у него опять была в руках вся власть, то тогда, о, тогда, наверное, Мария-Луиза снова пришла бы к нему, чтобы принять для римского короля, для его единственного сына трон, вновь завоеванный ему его отцом! О, как ошибался Наполеон! Мария-Луиза не пришла и тогда. Она осталась глуха к его призыву, когда он 27 марта 1815 года писал ей: «Я снова господин над всей Францией!.. Я жду тебя здесь в апреле вместе с нашим сыном!». Да, и этот последний отчаянный призыв покинутого остался неуслышанным. Мадам Дюшатель, графиня Валевская, мадам Пеллапра и многие другие, которые когда-то были близки Наполеону, все они пришли, чтобы доказать вернувшемуся прежнему другу и возлюбленному свою привязанность и верность. И только одна, мать его сына, была далеко. Когда во время одной увеселительной поездки она узнала о возвращении своего мужа от генерала Нейперга, которого она дарила всеми своими милостями, она тотчас же встала под защиту союзников и тем самым уничтожила последнюю надежду Наполеона вновь увидеть своего сына. Она уже не была больше французской императрицей. В июне 1815 года этот титул был изменен на титул великой герцогини Пармы, Пьяченцы и Гуасталлы, и она взяла на себя обязательство никогда больше не писать ни строчки Наполеону, а также оставить своего сына в Вене. Она на все согласилась. Итак, император снова был одинок. Снова он остался без наследника престола, без продолжателя его династии! Этот сын, так долго и страстно желанный, он уже не был больше его сыном. Вскоре снова у него был отнят и трон, и великому императору французов осталась только голая, дикая скала, о которую с ревом разбивались волны безграничного океана.
Но на этом печальном утесе изгнанник сохранил верное и неизменное воспоминание о женщине, которая так легко и скоро забыла его, и о своем сыне, который, тоже будучи пленником в Шенбрунне, усердно занимался судьбой своего отца. Как во время своей супружеской жизни с Марией-Луизой Наполеон всегда был с ней ласков, нежен и предупредителен, так и теперь его чувства к ней выражались в его словах. Ни одного слова горечи, ненависти или презрения к этой женщине никогда не сорвалось с его губ. Он все простил ей и был уверен, что она до гроба сохранит ему верность. Несчастный, он не знал, что Мария-Луиза уже давно вступила в морганатический брак с генералом Нейпергом и родила ему уже несколько детей. Как раз когда она снова была в счастливом ожидании материнства, Наполеон незадолго до своей смерти, весной в 1821 году, говорил еще генералу Бертрану в момент, когда его болезнь причиняла ему невыносимые муки: «Будьте уверены, что если императрица не делает никаких попыток к тому, чтобы облегчить мои страдания, то это только потому, что она окружена шпионами, не допускающими, чтобы она что-нибудь узнала о том, как я страдаю; ведь Мария-Луиза – сама добродетель». Но Мария-Луиза знала обо всем. Она знала, как Наполеон томился на острове Св. Елены, знала, какая ужасная, мучительная болезнь привела его к последнему концу, потому что, когда она узнала о смерти своего бывшего супруга, она писала своей приятельнице г-же де-Гренвиль, урожденной де-Путе: «Я сознаюсь, что меня это известие очень поразило. Хотя я никогда не испытывала какого-либо очень глубокого чувства к нему, однако я не могу забыть, что он отец моего сына и что вопреки мнению света он отнюдь не обращался дурно со мной, а, наоборот, был со мной всегда в высшей степени деликатен». И еще несколько времени спустя она писала этой же особе: «Смерть, которая сглаживает все дурное, причиняет всегда боль, а особенно если подумать, какие ужасные муки он (Наполеон) должен был вынести за последние годы своей жизни».