Женщины
Шрифт:
хозяйство, наконец, Регина руку
мою из-под футболки, как докуку
излишнюю, в свою ладонь взяла
и оттолкнула чуть, но целоваться
не прекратила, снова я пытаться
117
стал грудь ее большую обнажить
одной рукой, задрав футболку малость;
она сопротивляться не пыталась
уже, но мне хотелось повалить
ее на землю, для чего руками
ее стащил я
она спросила, только я хотел
ее склонить лечь на песок и камень,
поросший мхом. Я что-то лепетал
с ухмылкою кривой и все хватал
118
ее за руки, но она ложиться
не захотела, предложила сесть
опять на место… «Бережет как честь», -
подумал я и стал немножко злиться.
Я не был опытен, но страсть сама вела
меня дорогой к пику наслажденья,
наверное, когда б чуть-чуть терпенья
и опытности, то мои б дела
сложились бы удачнее, но это
уже не я бы был… В шестнадцать лет-то
119
откуда опытность и сдержанность мне взять?
Так проводили время мы с Региной
в ту ночь – два вожделеющих, невинных
создания, которым не понять
друг друга изначально, потому что
чужие были мы друг другу; я
ее потом провел домой, и страсть моя
была-таки утолена подручным
и легким способом: когда в очередной
мы раз остановились под одной
120
из вишен лесопарка, и ее,
Регину, я опять стал тискать, плотно
прижав к себе, ладонью жаркой, потной
мня ягодицу ей, то острие
мое вдруг запульсировало сладко,
я тазом завертел, трясь об ее
промежность энергичнее, - вдвоем
мы словно исполняли танец танго, -
и вот сладчайших спазмов ряд привел
меня к разрядке… Впрочем, я нашел
121
необходимым удержаться стойко
от стона… Сделал вид, что ничего
со мною не случилось… Моего,
однако, организма перестройка
сказалась на сознании: оно,
освободившись от томленья плоти,
уж каялось, как будто бы в блевоте
я вывалялся, думал об одном:
что так паршиво на душе мне стало?..
Как низко пал в глазах я Идеала…
122
Глаза же Идеала, уточню,
располагались в сердце моем – чтобы
не делал я – они глядели
духовных глаза, и мою возню –
инстинктов вязь, ума ли измышленья –
оценивали так, что иногда
я чувствовал мученье от стыда,
и совесть называла преступленьем
все то, что у иных людей порой
едва ль не доблестью считается… Герой
123
мой, то есть я, точнее все же
герой мой, был чуть-чуть другим, увы.
И вот, тише воды, ниже травы,
на следующий день он встал – негоже
менять вдруг ни с того и ни с сего
местоимение на «он», ведь от себя я
веду рассказ, – итак, друзья, когда я
проснулся утром, как-то мне того…
как я сказал уж, стало стыдно, гадко
немного… Но такая неполадка
124
душевная лечилась мною так:
я думал: я в деревне ненадолго,
уеду в город, и грехов прополка
произойдет сама собой, без врак
душевных буду жить опять, вновь стану
самим собой… Примерно так иль чуть
замысловатей думал, когда в путь
отправился на велике, и рану
душевную почувствовал, когда
афишу увидал я у столба…
VIII. ЛАДА
125
Но что же, возвратимся из деревни
мы в город вновь, в десятый класс… Течет
немое время, свой коловорот
привычный совершая, чтобы древний
завет исполнить: воплотить опять
в лице двуногой твари идеалы
Божественного знания, и малый,
что, может быть, сегодня и читать
не хочет ничего из писанины
тысячелетней, что одной картины
126
есть нерадивый зритель, да и ту
в учебнике он видит на форзаце
с следами синей пасты, что оваций
ждет просто так, тщеславную мечту
вынашивая в сердце, впрочем, светлом,
так вот, быть может, он, кому сейчас
пятнадцать лет, несет в себе как раз
то знание, которое из пепла,
как птица Феникс, всех нас воскресит
или хотя б надеждой оживит
127
нам дряхлые сердца, и мы, увидев
Божественное знание в очах
такого неофита, - не зачах –
воскликнем – корень жизни, в прежнем виде
все остается… Слава Богу!.. Да!..