Женская доля
Шрифт:
Под темным платком покраснели у измученной женщины глаза от горьких слез:
– Умаялась я терпеть, батюшка. Тридцать лет с ним сладу нету, с этим мерзавцем. Не живу, а страдаю, уж не знаю за какие грехи! Дочка вот замуж вышла за писаря по лету, так молодые к себе жить позвали. Вот я и решила у тебя дозволения спросить, чтобы врозь жить с Тихоном окаянным.
Священнослужитель отмахнулся от жалоб несчастной:
– Всякую трудность терпением одолеть можно, а претерпевший же до конца спасется, как говорит писание. И ты, баба, не выдумывай, не водилось такого на Руси, чтобы венчанные супруги врозь
Матрена хотела спросить еще что-то, но святой отец уже ткнул надоедливой кухарке руку для целования:
– Все, все, нет у меня времени глупости твои греховные слушать. Иди!
И пожилая женщина покорно поплелась из церкви в сторону дома. Про себя перебирала она по привычке, словно бесконечные четки, грустные мысли.
Прожила свою жизнь Матрена без радости, а все беды ей принес законный супруг Тихон, за которого отдали ее еще двадцатилетней девушкой. С тех пор не помнила несчастная и денька, чтобы прошел он без страха и ненависти к мужу.
Из родной деревни перевез Тихон жену в город, где сноровистая и шустрая молодица сразу устроилась стряпухой к благородным господам. Да так и прижилась, прикипела на господской кухне на тридцать лет. Уж больно мастеровита оказалась в кулинарных делах.
Все эти годы Тихон, который официально числился водовозом, на деле только пил да во злом хмелю шпынял жену. Все ему было не так в Матрене, что пахнет жена всегда то луком, то рыбой, руки у нее красные, шершавые от работы, что встает засветло и будит его своим копошением. А более всего злило стряпухиного мужа, как норовит жена заработанные тяжким трудом копейки сунуть дочери, отказывая Тихону в еще одном шкалике. Как тут не замахнуться и не пустить юшку упрямой бабе!
Из-за мужниных притеснений всю жизнь Матрена, считай, прожила на барской кухне. С раннего утра до глубокой ночи они мыла, чистила, парила, лишь бы в свою комнатушку вернуться как можно позже, когда хмельной Тихон уже уснул и не сможет учинить ей ежевечерний скандал.
Тут же у печи кухаркина единственная дочка Олюшка сидела над букварем, а потом и над настоящими книжицами. Читала девочка матери вслух то об устройстве мира, то какое стихотворение известное. И от ладных слов у кухарки, которой не довелось учиться грамоте, сжималось сердце. Как же красиво умеют люди излагать мысли!
Всегда Матрена подсовывала дочке из своей стряпни куски послаще, пускай растет. И нахваливала Олюшку за старания в учебе. В душе надеялась, что у нее жизнь другая сложится, хорошая и сытая, не как у матери-поденщицы в чужом доме.
Получилось все, как и в Матрениных мечтах. Выросла Ольга красавицей, еще и гимназию окончила первой ученицей. Такой хорошей невесте и жених завидный быстро сыскался – губернский писарь из мещанского сословия и хорошей семьи.
Посватался он к Олечке без единого укора, что за невестой приданого не дают. И не постыдился того, что в тещах у него окажется бедная кухарка, которая не умеет читать и писать, только всю жизнь горбатится в услужении за копейки.
Свадьбу сыграли веселую, столы ломились от угощения. Тут уж Матрена постаралась,
В ночь перед свадьбой весь вечер требовал он у жены дать ему денег на отмечание в трактире дочкиного замужества. Как отказала Матрена мужу в десятый или пятнадцатый раз, со злости насадил Тихон ей под глазами фингалов. И пока жена пыталась унять холодной водой отметины, которые сразу набрякли багровыми мешками, Тихон утащил из сундука нарядный платок, приготовленный женой для венчания в церкви. Сунул его за пазуху и быстрее бежать к ближайшему кабаку. Там уже трактирщик тотчас сменял красивую вещичку на шкалик горькой.
Первый и последний праздник в жизни Матрены не состоялся… Постеснялась она позорить дочь в церкви перед гостями разбитым лицом и нищей одежонкой. Обида на мужа за такую подлость затаилась у несчастной кухарки тяжелым камнем на душе. И как только зажили лиловые синяки, решилась она искать управу на мужа.
Олюшка, которая всей душой жалела матушку, предложила Матрене уговорить священника подписать разводное письмо, о которых услышала от мужа. Церковь хоть и не разрешала такое, однако за мзду какой монах или дьякон соглашался подмахнуть документ.
Однако в церкви ждал кухарку только резкий отказ и позор от батюшки.
Поповская отповедь больно хлестанула по стряпухе, будто кнутом отходили. Но взявшись за привычную кухонную рутину, женщина успокоилась и решилась на вторую попытку освободиться от своего многолетнего бремени.
Обычно в господском доме, где служила Матрена, послеобеденный кофий с мягкой булкой подавала барину горничная. Однако сегодня кухарка сама скинула заляпанный передник, оправила потрепанное платье и с подносом в руках проследовала в кабинет хозяина.
Подала еду Матрена и, вцепившись в подол грубыми от работы пальцами, едва слышно прошептала свою просьбу, чтобы барин написал ей разрешительную бумагу об отдельном житье от мужа Тихона.
Барин после ее слов чуть замешкался в сомнениях. Не раз ему уже жаловалась жена на крики в людской, где жили водовоз с кухаркой. Даже он сам, бывало, ругал Тихона, когда ночью убегала от мужа Матрена в одной рубахе на мороз и будила хозяев своим плачем.
Но взглянул на мягкие булки на подносе, которыми славилась Матрена, и ужаснулся мысли, что останется без надежной и умелой поварихи. Тридцать лет каждый день она кормила своих хозяев отменными кушаньями, а теперь решила сбежать на покой.
Барин откашлялся и медово заговорил с бунтаркой:
– Ну что ты, голубушка, выдумала такое? От мужа отдельно жить запрещено это у нас, не басурмане, чай, чтобы разводиться. Ты пойми, развод – это страшный позор для женщины. Опять же в прислуги тебя разведенную не возьмет никто в приличный дом даже на самую черную работу. Жить будет тебе не на что.
– Так дочка зовет к ней жить, чтобы отдохнула я маленько, – Матрена уже поникла, понимая, что и здесь нет ей помощи.
От ее слов барин охнул про себя, вот еще напасть, и зачастил: