Женская тетрадь
Шрифт:
Книга Булановой состоит из небольших главок, удобных для чтения. Мы узнаем о счастливом детстве певицы, о первых шагах в искусстве, о поклонниках и маньяках, о гастролях и альбомах, о рождении деток, о разводе и браке, о заботах насчет внешности. Но узнаем обо всем этом что-то маленькое, кондитерски-сладкое, поданное на тарелочке как легкий необременительный десерт. Образ певицы получается приятным и… безнадежно банальным.
Иным он и не мог получиться – ведь книга вышла в «Издательстве Оксаны Робски». Оксана Робски, текстовой завод, выпускающий по три романа в год о жизни богатых женских организмов, обзавелась уже, оказывается, собственным издательством. Естественно, что это
Но ничего банального ни в таланте, ни в судьбе Татьяны Булановой нет! Когда она появилась в самом начале 90-х годов, скованная в движениях, в простеньких платьях, со своим детским раскрашенным личиком и завопила-заплакала чистым, нутряным, чуть надтреснутым голосом о русской женской доле, с нею заплакала вся страна. Это был ураганный, сверхъестественный успех. Буланова была последней русской советской певицей традиционного типа, может быть – вообще последней русской певицей. Может быть, это сама Россия завопила тогда нам на прощание! После Булановой на эстраду Новых Времен явились полки шлюх, одетых в нижнее белье, и стали раскрывать свои хищные клювы, изображая пение и заколачивая слово «любовь» в гроб… А потом Таня Буланова успешно-неуспешно стала «вписываться» в формат нашего шоу-бизнеса, но так и не вписалась толком. Может, кто-то об этом и позаботился, такой, знаете, таинственный кто-то, которому всегда удается подсечь любую певицу, набирающую силу, прямо на взлете. И живет сейчас Буланова как-то наособицу.
С личной жизнью у нее все в порядке, и это радует. Хотя бы тут она «сделала» шоу-бизнес, где принято сходиться между собой или отлавливать богатых жирных карасей, но никаких настоящих мужчин, тем более знаменитых спортсменов, там не предвидится. Ибо никакими силами спортсмена не заставишь жениться на том, что у нас сейчас называется «певица». А Радимов действительно полюбил Буланову, и при мысли о том, как корчились при этом от зависти все обитательницы нашего «острова любви», вдруг трагически осознав, что не все можно купить, становится весело.
Но что у Булановой с творчеством – право, не знаю. Выйдет ли она еще раз на авансцену зрительского внимания с новыми песнями? Пронзит ли снова русское сердце этот неповторимый, душещипательный звук? Хотелось бы. Книгу о Тане Булановой очень даже можно было бы написать – но не самой Тане Булановой, и не издательству Оксаны Робски этим надо было бы заниматься. Читать, как настоящий талант с непростой творческой судьбой вписывают в мир чирикающего пошлости позитива, – досадно и противно.
2008
Как тетя Мила Цветаеву разоблачила
Ни в коем случае нельзя верить книгам, обещающим рассказать, наконец, «всю-всю правду» о каком-либо знаменитом человеке. Авторы подобных книг, как правило, озлобленные и неталантливые люди, их задача – подрисовать рога какой-нибудь «иконе», поймать знаменитость на слабости. Вот появилась еще одна капля все той же мути – огромная книга М. Смирновой «За испорченный образ – кулак», обещающая рассказать «правду» о поэте Марине Цветаевой.
Мила Смирнова живет в Нижнем Новгороде, по образованию инженер, литературоведением никогда не занималась и писать на русском языке не умеет до изумления. Внешность юной Цветаевой она описывает, например, так: «полная и с лица, и с фигуры», «зеленоватые глаза с быстрыми помаргиваниями». О судьбе Кости Эфрона автор
Боже, откуда такая могучая вера в себя у человека без гуманитарного образования, без опыта, без владения пером?
Как учил товарищ Сталин, только великая цель рождает великую энергию. А цель у М. Смирновой была наивеличайшая – разоблачить гения русской поэзии и дать бой отвратительным цветаеведам, скрывающим правду от народа. Смирнова не упоминает ни одной фамилии и не цитирует презренных лакировщиков: отойдите все – сейчас я скажу! А поскольку говорить она не умеет катастрофически, то вся книга в 930 страниц (я называю такие сочинения «подспорьем для убийства мелких грызунов») переполнена восклицаниями «Ах», «Увы», «Ох» и т. п. Из-за этой истерической эмоциональности хочется М. Смирнову назвать «тетей Милой». Тем более сочинительница рассказывает о жизни Марины Цветаевой как будто та жила рядом и крупно ей, тете Миле, нагадила.
Внешность у Марины Ивановны была совершенно отвратительная, алгебры она не понимала, к людям относилась глупо. Ранние стихи Цветаевой тетя Мила именует «сюсюкательными», письма гимназистки Марины писателю В.В. Розанову – «словесным поносом», дневники Цветаевой – «ерундой». Даже то, что близорукая Цветаева не носила очки, вменяется ей в вину: «о том, что она без очков ничего толком не будет видеть дальше собственного носа, ее не беспокоило. Так и прожила она всю жизнь, не узрев, не рассмотрев, а значит, не поняв окружавшего ее мира».
Нет уж, тетя Мила, как-то вы здесь много на себя берете. Сказать о Цветаевой, которая, к примеру, написала очерк «Пленный дух» об А. Белом – совершеннее и умнее этой прозы трудно что-либо себе представить! – что она не поняла мира, граничит со злобным идиотизмом.
Но что случилось с мирным инженером-краеведом из Нижнего Новгорода? Почему тетя Мила, теряя остатки разума, корчится от ненависти?
Да по той же причине, по какой корчится дефектолог Тамара Катаева, автор вышедшей в прошлом году книги «Анти-Ахматова». Господа надоели!! Пусть их косточки истлели – культура-то их невыносимая, господская, высокомерная, осталась! Сиди, значит, всю жизнь в уголке и читай их стишата. А сами-то они, что – жили как писали?
И М. Смирнова становится разъяренной, распаренной кухаркой, сладострастно ругающей белоручку-барышню, которую она трагичнейшим образом не понимает вообще. Комментируя переписку юной Цветаевой с ее мужем Сергеем Эфроном, где влюбленные рассказывают друг другу свои сны, тетя Мила фыркает – «Чего это? Не о чем было писать, что ли?». Стихи у Цветаевой делятся для тети Милы на «понятные» и «непонятные» – такое вот кухаркино стиховедение. Понятные – они так, еще ничего. А непонятные – вздор, чепуха. В выражениях наша сочинительница не стесняется. У нее даже хватает совести попрекнуть Цветаеву куском чужого хлеба: в 1918 году, оставшись без мужа, ушедшего в Белую армию, с двумя детьми на руках, без реквизированного большевиками наследства, молодая женщина страшно растерялась и принимала помощь от соседей и знакомых. Вот дармоедка! – негодует тетя Мила. – Работать шла бы! И тут же критикует Цветаеву за то, что та была недостаточно православной. (Это у них, у теть Мил, такое «православие» – мертвых куском чужого хлеба попрекать!)