Женское сердце в груди

Бочкова Эльвира

Скоро застит долину дымами.

Доберутся дымы до горы,

Где поляна как шапка:

с краями

Всё же с ёлок полна мишуры.

* * *

Не судить бы людей

за науку

Просто жить, не тужить ни о чём.

Самолёт

на паденье –

по звуку! –

Если верить, уже обречён.

Хочешь жить – значит, радость в избытке.

Судно – в море житейских утех!

…Ненавистны шторма для улитки,

Будто волны попортят ей мех.

Даже в час мирового злодейства –

Под сиденье заложен тротил! –

Так спокойно святое семейство…

…Террорист, обходительно мил,

Выпьет воду из рук стюардессы

И стаканчик вернёт на поднос,

Оправдав и господ интересы,

И на век катаклизмов прогноз.

* * *

Он выстроил собственный улей,

«Лопух», что – какой-никакой! –

Одной, развороченной пулей,

Негнущейся левой рукой.

Чеченские кончены войны.

Обжить бы под солнцем места,

Которых «крутые» достойны,

Как кол в огороде – листа.

Хоть кол и высок, и обструган,

Но пугалом всё же одет:

Пусть пугалом будет из пугал

Для тех, перестроечных лет.

Такое своё окруженье

«Лопух» тоже выстроил сам.

…Земля – вот предмет притяженья,

И мёд всё течёт по усам.

* * *

Оглянусь на избу –

Под её под стрехой

Жили ласточки все непогоды –

И под г'oру спущусь,

Постою над рекой,

Что и в засуху прятала броды.

Жизнь не скажет тебе:

«Больше мне не перечь,

Ты собой, а не мною довольна,

И твоя откровенная дерзкая речь

Не достигла верхов колокольни».

Только я на своём – как всегда, постою:

Задержусь у крутого обрыва.

На поросшем зелёной травою краю

Медлит в реку заглядывать ива.

Вот её языки ли, листки ль поползли

Прочь от речки, уже надоевшей.

…Полюбить бы суглинок обрыва земли,

Чтоб зализывать нервы у трещин.

Я всегда доверяла из сердца стиху –

Возведённой над сумраком кровле.

…А сейчас опускаю из виду стреху:

Пусть под нею тусуются пчёлы.

* * *

…Закрыв глаза, в хорошее поверить?

Чтоб видеть солнце, я открыла их.

Открыла дверь – лишь лучик перед дверью,

А я хочу впустить десятерых.

Лучи,

войдите! Вас пересчитаю

По пальцам…

Как нездешний календарь

Листая, время летнее встречаю –

И не могу понять: какой декабрь?

Лепило снег на веки мне предзимье,

Но таял он: ведь я была жива!

…И только ставня, вечная разиня,

Его хранила и была права.

Она окошку – правой половине! –

Как будто приоткрыла тайный глаз

На то, что снег уже пришёл в предзимье

И будет жить три месяца для нас.

* * *

Хрустальный март, спешить повремени:

Оставь для утешенья мне былое,

А на снегах – ты жги свои огни,

А жизни прежней – пожелай здоровья.

Я в суете завязнуть не должна:

Она меня, пожалуй, истязает,

Как мужа окаянная жена, –

Ворчит с утра, а для чего – не знает.

Оставь мне снег твоих суровых зим,

Какими на Руси хвалились

здавна.

…Хрустальный бред ручьёв – невыразим,

А в речь снегов зарыта жизни истина.

Как можно от желания устать? –

Желай сердцам безбожным снеготаянья.

Моя же столь медлительная стать,

Считай, от невозможности свидания

С собою, наступающей опять

На те же, больно ранящие грабли.

…Похоже, март, не можешь устоять

Перед судьбою? – гонишь вдаль кораблик?

* * *

«Бог в помощь!» – было бы верней

Проворковать, разжавши зубы,

Чем пух, летящий с тополей,

Стирать, – когда упал на губы.

Какой июнь!.. Во весь размах

Над головою зелень кроны.

…И сердца – в сломанных цепях –

Биенья-звоны неуёмны.

Попридержать бы? Как не так! –

Пошла б работа вхолостую.

Пока запал не весь иссяк,

Я – хоть недолго – потолкую

О затаившейся зиме

В июньских птичьих разговорах,

О подкатившим

К горлам – тьме,

Снежинкам – к пёрышкам,

В которых

Ещё чуть-чуть осталось сил

Для рокового перелёта.

…И развернут ли стаю крыл

На солнце, хоть вполоборота?

* * *

Мне толчея – как нож под горло.

И у стихии не резон

Просить её не смыть пригорка,

Чтобы смотреть на горизонт.

Я доверяю больше глуби,