Жены и дочери
Шрифт:
[1] Холмы Малверна располагаются в графстве Вустершир, считаются территорией выдающейся природной красоты.
Глава XLIII
Признание Синтии
– Ты сказала, я могу прийти, — произнесла Молли, — и что ты все мне расскажешь.
– Думаю, ты и так все знаешь, — уныло ответила Синтия. — Возможно, тебе неизвестны мои причины, но, во всяком случае, ты знаешь, в каком я затруднении.
– Я много думала, —
Прежде, чем она продолжила, Синтия вскочила со стула.
– Нет! — воскликнула она. — Не буду. Разве только мне придется немедленно уехать отсюда. И ты знаешь, что мне некуда ехать… без предупреждения, я имею ввиду. Полагаю, мой дядя примет меня, он мой родственник, и будет обязан поддерживать меня, как бы я себя не скомпрометировала. Или возможно, я могла бы получить место гувернантки… какой прелестной гувернанткой я бы стала!
– Прошу, пожалуйста, Синтия, не произноси такие безумные речи. Я не верю, что ты поступила так плохо. Ты говоришь, что не поступала, и я верю тебе. Этому ужасному человеку удалось запутать тебя каким-то образом. Но я уверена, папа мог бы все расставить на свои места, если бы ты только подружилась с ним и все ему рассказала…
– Нет, Молли, — сказала Синтия. — Я не могу, и покончим с этим. Ты можешь рассказать, если хочешь, только позволь мне сначала покинуть дом, дай мне немного времени.
– Ты знаешь, я никогда не расскажу того, что тебе не хотелось бы рассказывать, Синтия, — ответила Молли, глубоко задетая словами сестры.
– Ты не расскажешь, дорогая? — спросила Синтия, беря ее за руку. — Ты мне обещаешь? Клянешься?… Для меня будет таким облегчением рассказать тебе все, теперь ты знаешь так много.
– Да! Я пообещаю не рассказывать. Тебе не стоит сомневаться во мне, — ответила Молли печально.
– Очень хорошо. Я доверяю тебе. Я знаю, что могу доверять.
– Но подумай о том, чтобы рассказать папе и позволить ему помочь тебе, — настаивала Молли.
– Никогда, — ответила Синтия решительно, но тише, чем прежде. — Ты думаешь, я забыла, что он сказал в тот раз по поводу несчастного мистера Кокса? Каким суровым он был, и как долго я была в немилости, если сейчас я не в том же положении? Я из тех людей, как иногда говорит мама… Я не могу жить с людьми, которые плохо думают обо мне. Может быть это слабость, может быть грех… я не знаю, и мне все равно. Но я в самом деле не могу быть счастлива, живя в одном доме с теми, кто знает о моих ошибках, и думает, что они лучше меня. Теперь ты знаешь, что твой отец так бы и сделал, я часто тебе говорила, что у него, и у тебя тоже, Молли, нормы морали выше, чем те, что я раньше встречала. Я бы не вынесла, если бы он узнал, он бы так рассердился на меня… он никогда бы не смирился, а он мне так нравился! Он так мне нравится!
– Тогда не беспокойся, дорогая, он не узнает, — заверила Молли, поскольку Синтия снова начала впадать в истерику… — по крайней мере, мы больше не будем об этом говорить.
– И ты больше никогда не скажешь… никогда… обещай мне, — взмолилась Синтия, с горячностью беря ее за руку.
– Никогда, пока ты мне не позволишь. Теперь давай посмотрим, могу ли я помочь тебе. Приляг на кровать, я сяду рядом
Но Синтия снова села на стул рядом с туалетным столиком.
– Когда это все началось? — спросила Молли после долгого молчания.
– Давно… четыре или пять лет назад. Я была ребенком, предоставлена самой себе. Были каникулы, и мама уехала в гости, а Дональдсоны пригласили меня с ними на праздник в Вустер. Ты не представляешь, как приятно все это звучало, особенно для меня. Меня заперли в том огромном ужасном доме в Эшкоме, где у мамы была школа. Она принадлежала лорду Камнору, и мистеру Престону, как его управляющему, приходилось следить, чтобы ее красили и оклеивали. Но кроме того, мы были очень хорошо знакомы с ним. Я полагаю, мама считала… нет, я не уверена в этом, я достаточно обвиняю ее, чтобы рассказывать тебе то, что может оказаться всего лишь фантазией…
Потом она замолчала и сидела неподвижно пару минут, вспоминая прошлое. Молли была поражена тем, что на сияющем и прекрасном лице сестры временами появляются черты пожилого и измученного заботами человека. Она поняла, сколько Синтия, должно быть, страдала от этой скрываемой тревоги.
– Что ж! Во всяком случае, мы сблизились с ним, и он часто приходил в наш дом и знал, как никто другой, о делах мамы и все подробности ее жизни. Я рассказываю тебе это, чтобы ты могла понять, как естественно для меня было ответить на его вопрос, когда однажды он пришел и нашел меня, не плачущей, нет, ты же знаешь, я не опускаюсь до этого, за исключением сегодняшнего случая, когда я вышла из себя, а раздраженной и рассерженной, потому что хотя мама и написала, что я могу поехать с Дональдсонами, она так и не сказала, где мне достать денег для путешествия, а также на платье, я уже выросла из всех своих прошлогодних платьев, да на перчатки и ботинки… короче говоря, у меня едва ли была приличная одежда, чтобы пойти в церковь…
– Почему ты не написала ей и не рассказала об этом? — спросила Молли, отчасти боясь, что ее вполне естественный вопрос покажется обвинением.
– Хотелось бы мне показать тебе ее письмо. Ты, должно быть, видела некоторые мамины письма, разве ты не знаешь, что она всегда опускает самые важные моменты? В этом случае она раскритиковала свои развлечения, пожелала, чтобы я могла оказаться с ней, и обрадовалась тому, что я тоже собираюсь получить некоторое удовольствие. Но единственное, что в действительности могло бы мне помочь, она опустила, не написав, куда собирается поехать. Она упомянула, что покидает дом, в котором остановилась, на следующий день после написания письма, и что прибудет домой к определенной дате. Но я получила ее письмо в субботу, а праздник начинался в следующий вторник…
– Бедная Синтия! — посочувствовала Молли. — Все же, если бы ты написала, твое письмо могли бы переслать ей. Мне не хочется быть жестокой, только мне очень не нравится, что ты сделала друга из этого человека.
– Ах! — вздохнула Синтия. — как легко судить правильно, когда видишь, какое зло приходит от неправильного суждения! Я была всего лишь юной девушкой, чуть старше ребенка, а он был нашим другом… единственным другом, кроме мамы, которого я знала. Дональдсоны были всего лишь хорошими и добрыми знакомыми.