Жены и дочери
Шрифт:
– Ни один благородный человек не прочтет ваши письма, а если кто-то прочитает их, им будет настолько стыдно, что они не осмелятся говорить о них. Какой тогда вам прок от них?
– В них содержатся неоднократные обещания Синтии выйти замуж, — повторил он.
– Она говорит, что скорее уедет из Холлингфорда навсегда и станет зарабатывать себе на жизнь, чем выйдет за вас.
Он немного побледнел. Он выглядел настолько подавленным, что Молли почти пожалела его.
– Она хладнокровно приняла это решение? Знаете ли вы, что вы говорите мне очень жестокие истины, мисс Гибсон? Если это правда, то есть, — продолжил
– Я не могу говорить о других, — ответила Молли. — Я только знаю, что Синтия… — здесь она помедлила секунду, она чувствовала его боль, и поэтому замешкалась, но затем продолжала: — ненавидит вас так же, как ненавидел бы любой, подобный ей.
– Подобный ей? — переспросил он, повторив слова почти неосознанно, хватаясь за что угодно, чтобы постараться скрыть свое унижение.
– Я имею ввиду, я бы ненавидела еще сильнее, — сказала Молли тихо.
Но он не обратил внимания на ее ответ. Он втыкал кончик своей трости в дерн, и его взгляд был прикован к земле.
– Вы не против вернуть ей письма? Уверяю вас, что вы не заставите ее выйти за вас.
– Вы очень простодушны, мисс Гибсон, — ответил он, внезапно поднимая голову. — Полагаю, вы не знаете, что есть другие чувства, помимо любви, которые могут доставлять удовольствие. Вы никогда не слышали о мести? Синтия обманула меня обещаниями, и вы совсем можете не верить мне… что ж, бесполезно об этом говорить. Я не собираюсь оставить ее безнаказанной. Так можете и передать ей. Я сохраню письма и воспользуюсь ими, как только увижу, что пришел подходящий случай.
Молли была ужасно рассержена на себя за то, что не справилась с поручением. Она надеялась на успех, но сделала только хуже. Какие новые аргументы она могла бы использовать? Тем временем он продолжал подстегивать себя, растравляя свое раненное тщеславие мыслями о том, как, должно быть, две девушки обсуждали его, дабы разозлиться на разочаровавшую его любовь.
– Мистер Осборн Хэмли может узнать об их содержании, хотя, возможно, он слишком благороден, чтобы прочитать их. Даже до вашего отца могут дойти слухи, и если я правильно помню, мисс Синтия Киркпатрик не всегда говорила в самом уважительном тоне о даме, которая сейчас является миссис Гибсон. Есть…
– Остановитесь, — сказала Молли. — Я не буду ничего слушать об этих письмах, написанных, когда она оказалась почти без друзей, вам, которого она считала другом! Но я подумала о том, как поступлю дальше. Я честно вас предупреждаю. Если бы я не сглупила, я бы все рассказала своему отцу, но Синтия взяла с меня обещание, что я не расскажу. Поэтому я расскажу все, от начала до конца, леди Харриет и попрошу ее поговорить со своим отцом. Я уверена, что она это сделает, и я не думаю, что вы посмеете отказать лорду Камнору.
Он понял сразу, что не посмеет; хотя такого умного управляющего, как он, граф высоко ценил, но с подобным поведением в отношении писем и с угрозами обнародовать их не смирится ни джентльмен, ни просто благородный человек и мужественный человек. Он хорошо это знал и удивлялся, как она, стоящая перед ним девушка, оказалась настолько умна, что поняла это. На мгновение он забылся, восхищаясь ею. Она стояла напуганная,
– Спокойно. Вас заметили. Вы, во всяком случае, не сделали ничего постыдного.
Пока он говорил, мистер Шипшэнкс обогнул изгиб дороги и оказался рядом с ними. Мистер Престон увидел, если Молли не заметила, внезапный заинтересованный взгляд, который осветил румяное лицо старого проницательного джентльмена — увидел, но не придал значения. Он вышел вперед и заговорил с мистером Шипшэнксом, который остановился прямо перед ними.
– Мисс Гибсон! К вашим услугам! Довольно ветреный день для прогулок юной леди… и холодный, я бы сказал, чтобы стоять слишком долго, да, Престон? — тыкая последнего хлыстом в привычной манере.
– Да, — ответил мистер Престон. — Боюсь, я задержал мисс Гибсон слишком долго.
Молли не знала, что сказать или сделать, она только молча поклонилась на прощание и повернулась, чтобы идти домой, чувствуя на сердце тяжесть из-за неудавшегося дела. Она не знала, что победила, хотя сам мистер Престон еще не признался в этом даже себе. Не успев отойти далеко, она услышала, как мистер Шипшэнкс сказал:
– Простите, что прервал ваш уединенный разговор, мистер Престон, — но хотя она и услышала эти слова, их скрытый смысл не дошел до нее. Она всего лишь чувствовала, что вышла из дома в приподнятом настроении и уверенная в себе, а теперь возвращается к Синтии проигравшей.
Синтия ожидала ее возвращения и, бросившись вниз по лестнице, втянула Молли в столовую.
– Ну что, Молли? О! Я вижу, у тебя их нет. Все же, я этого не ожидала, — она села, словно надеясь, что это поможет справиться с разочарованием, а Молли стояла перед ней как виноватая.
– Мне так жаль. Я сделала все, что смогла. В конце концов, нас прервали… подъехал мистер Шипшэнкс.
– Неприятный старик! Ты думаешь, что тебе удалось бы убедить его отдать письма, если бы у тебя было больше времени?
– Я не знаю. Лучше бы мистеру Шипшэнксу не приезжать. Мне не понравилось, что он застал меня за разговором с мистером Престоном.
– О! Полагаю, он ничего не подумает. Что он… мистер Престон… сказал?
– Он, кажется, думал, что ты помолвлена с ним, и что эти письма единственное доказательство, которое у него есть. Думаю, он любит тебя по-своему.
– По-своему! — презрительно заметила Синтия.
– Чем больше я об этом думаю, тем больше я понимаю, что было бы лучше папе поговорить с ним. Я сказала, что расскажу все леди Харриет, и тогда лорд Камнор заставит его отдать письма. Но это было бы очень затруднительно.