Жернова. Книга 1

Росс Вик

Шмыгнув носом, Бренн исподлобья смотрел на осколки, потирая ноющие пальцы. Он злился на эти осколки, валяющиеся в липкой луже пива. На этот раз едкая невидимая сила не язвила горло, но бродила где-то внутри, распирая грудь сильнее и сильнее. Напряжение нарастало – будто он глубоко нырнул, и не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Тишина давила на уши, как под водой, – даже пламя в печи замерло и перестало шептать. Запахи исчезли. Он задыхался, жжение усилилось, и когда в глазах уже стало темнеть, из горла будто выбило пробку – он выдохнул то, что копилось внутри, затем судорожно сделал вдох. Но время не все также

не двигалось – тишина уплотнилась, а струйка синего дыма, что тянулась изо рта недвижной Ойхе, изогнувшись, зависла в воздухе.

Казалось, что прошло долгих полчаса, пока Бренн тупо, не моргая, смотрел, как в луже темного эля со скрипом притирались друг к другу осколки. Когда он, наконец, моргнул, – на полу стояла целехонькая кружка. Моргнул еще раз, и все вокруг пришло в движение – ворвался в окно шум ливня, поплыли вверх кольца дыма из трубки Ойхе, весело заплясал огонь в очаге, из-за двери послышались озабоченные голоса служанок и привычная брань папаши Мартена.

Он не верил глазам. Присев, осторожно дотронулся до кружки… Ни единой трещинки или скола. Дрожащими руками Бренн поставил ее на стол. Его замутило.

– Вот-вот, рушить-то куда легче, чем творить… – проворчала старуха, – оно завсегда так бывает…

– Афи, – спросил Бренн, не сводя глаз с кружки, – неужто это то, что я думаю?

Ойхе тяжело поднялась, подошла к нему, и зашептала, ударив клюкой в потрескавшиеся плитки пола. – Думай о таком лишь про себя. Никому не скажи! Не скажи, не похваляйся, ни опекуну своему, ни внуку моему. Таись. Дабы беды не случилось. Научайся держать ее, – шипела бабка, – правда, тут я тебе, милок, не помощница.

Бренн пожал плечами, не глядя на старушку. Яджу, вожделенная искра Жизнедателя созрела внутри него! Теперь он всего добьется. Мечты сбудутся. Все задуманное свершится. Сердце колотилось. Казалось, он может взлететь – тело переполняло ощущение невиданной мощи.

– К чему мне таиться, афи? Если Жизнедатель пробудил во мне яджу, то теперь я могу стать димедом. Как и ты когда-то…

– Не бывать тебе димедом, – наклонилась к нему бабка, вглядываясь прямо в зрачки.

Бренн возмущенно уставился на нее, но Ойхе снова ударила клюкой в пол, не давая ему раскрыть рта: – Димедом дозволяют стать тем, кто владеет лишь жалкой крупицей силы. Кустарям, вроде меня, кои умеют врачевать нехитрые хвори, понимать язык живности, народ фокусами потешать, глаза отводя, да порой глядеть в будущее, правда недалече – на пару лет вглубь, не боле. Ну, еще стряпать превкусно… – бабка хмыкнула, – вот и все, пожалуй…

– И что!

– Такие, как я, – безвредные твари. У тебя ж яджу клокочет внутри, как раскаленная кровь гор. Не каждый жрец сумеет обуздать такое и пользовать, как надобно. А уж неученый мальчишка-простолюдин, так и подавно… Иль хочешь, чтоб тебя в Узилище заточили, как гнилого урода, а то и живьем сварили в кипящем масле?

Бренну стало холодно в жаркой кухне. – Но какого храфна? За что, афи? – он не понимал.

– За то, что искра в тебе шибко могучая, грозная… Сам что-ль не видишь – чуть было внучку мою не погубил, окаянный! – закрыв глаза, бабка подняла коричневые ладони к небу, потом со вздохом уселась в свое скрипучее кресло. И лишь сейчас Бренна бросило в пот от осознания, что могло случиться непоправимое,

если бы яджу, усиленная его злостью, ударила не в глиняную кружку, а в беззащитную спину Мелены.

– Вот потому, ежели ты где оступишься, навредишь кому, сотворишь опасное… – Старушка махнула рукой – вроде и так все понятно… – А коли кто-то, узнав о твоей яджу, позавидует, да и донесет Непорочным… как мыслишь, что тогда с тобой станется? – спросила она в лоб.

Бренн пытался возразить, что все димеды опасаются доноса завистников, но ведь Дознаватели Непорочных сумеют разобраться, где истина, а где злобная клевета. Ведь так… Но Ойхе долбила и долбила его своими доводами, не пытаясь смягчить или приукрасить правду.

– Окромя этого, – продолжала бабка, – яджу такой силы у неученого отрока из простолюдинов, – лакомый кусок для жрецов. Коли они случайно прознают, живо посадят тебя на цепь и сделают «овцой». И день за днем, год за годом будут выдаивать из тебя силу по капле. Выжмут досуха да выкинут, как шелуху от семечек. И летам к тридцати сделаешься ты полоумным стариком, пускающим слюни и ссущим в порты.

Сморщив нос, Бренн отшатнулся. Он порой видел таких «выжатых» в переулках Канавы – дурковатых стариков и старух с трясущейся головой, ползающих на четвереньках и лакающих воду из луж и стоков. После облав на нищих и калек, которые регулярно проводили скорпы, «овцы» исчезали навсегда.

– Не криви личико-то, касатик, не криви, а в суть вникай, – сурово припечатала бабка.

Новорожденные мечты, ростки которых проклюнулись в сердце Бренна, после жестоких слов Ойхе благополучно увяли. Все лопнуло, как мыльный пузырь. Бабка права – учеником в Ордене ему не стать, – в эфебы отбирали только отпрысков самих Непорочных. Ну, или одаренных юношей из благородных домов, чьи генусы были проверены на тысячелетия вглубь истории Лаара, а предки пять веков назад сражались с Чарлагом на стороне королевы Маф. Случалось, что эфебами становились совершеннолетние отроки из богатейших родов негоциантов, семейств знаменитых врачевателей, алхимиков, университетских профессоров, но лишь за внушительное пожертвование в казну Ордена.

С одной стороны, Бренн был согласен с доводами Ойхе – пользовать яджу втихую, без дозволения и контроля Ордена, значит, рисковать, что в любой момент его обвинят в гнили и сделают «овцой»… Либо дождутся, когда ему исполнится тринадцать и отправят на площадь Искупления.

Но в то же время ничто не могло убедить его в том, что Жизнедатель подарил ему искру, которую нельзя применять. Это же черная неблагодарность не воспользоваться подарком! Иметь в своем распоряжении яджу и не пользовать ее… – это как в лютую жару, умирая от жажды, выплюнуть холодную спасительную воду, уже попавшую в рот.

***

Месяцы мелькали будто минуты. За прошедший год Бренн не забывал предупреждения старой Ойхе, и, хотя ни на миг не собирался отказаться от яджу, обучался со всей осторожностью, так, чтобы никто не видел и ничего не заподозрил. Даже Дуги… Бренн был уверен, что тот никогда его не предаст, но ведь он может случайно проговориться или выразить вдруг восхищение способностями дружка, да не ко времени или не при тех людях… или даже испугаться тех планов, которые вызревали в голове Бренна. Лучше он скажет потом, попозже…