Жернова. Книга 1
Шрифт:
– Пустое все это, – мотнул головой Бренн, отвергая доводы приятеля, – да и Морай против будет – зря что-ли он столько времени на меня потратил, чтоб кузнечному делу обучить. Он же мог ученика взять за плату – сколько б прибытка поимел за эти годы, а он со мной возился… Прав говнюк Сирос, прав … как ни крути.
– Не будет Морай против, – неожиданно заявил Дуги.
– С чего вдруг?
– А за тебя я кузнецом буду. Механиком… А, может даже знатным оружейником, – невозмутимо обрисовал тот свои планы на жизнь.
– Ты губу то закатай, Дуг, – Бренн даже не знал, как реагировать на такие планы. Да, Дуги терся в кузне уже несколько лет, глаз
Но чтоб папаша Мартен позволил младшему сыну заниматься кузнечным ремеслом – смешно. Бренн покосился железное витое колечко в мочке уха приятеля, ну очень похожее на серьгу Морая. Да уж – Дуги умел озадачить.
– Ладно, будь, – кивнул Бренн, не желая развеивать грезы отпрыска семейства Ри. Жизнь, она сама все по местам расставит.
Они спустились ниже, перейдя на территорию Старого порта, где сгружали грубый товар – доски, камень, красители, железо, олово, медь, соль, свечное дерево, кожи. Дальше шли строительные верфи, доки для ремонта подводной части судна, и склады, тянувшиеся до самой Канавы, где стоял навязчивый запах рыбы, дыма, пеньки, гнилых водорослей, потных тел, смолы и дешевой синюхи. Хлынувший ливень застал их уже на подъеме к «Пьяной русалке». Жирные черные тучи нависли над Бхаддуаром, стемнело и похолодало.
***
Порх Дрифа, стоявший возле распахнутых дверей Пьяной русалки, неуклюже поклонился сыну хозяина и его приятелю и даже сумел изобразить улыбку. Она получилась кривой из-за уродливо вспухшей щеки, которую он бестолково прикрывал грязной тряпицей. У Дрифы уже пару дней болел зуб, и великан утешался, прижимаясь щекой к огромным торчащим грудям русалки, вырезанной из дерева и установленной для заманухи еще прадедом Дуги.
– Мы с тобой похожи, как братья, Дрифа, – засмеялся Бренн, глядя снизу вверх на порха и показывая свой заплывший глаз, – гляди-ка, у нас обоих морды опухли!
Дрифа замычал, кивая лысой шишковатой головой и поворачиваясь вслед за мальчиками, которые направились прямиком к дверям кухни.
– Про черную карету. Про черную карету, – афи, ты обещала… – сквозь звяканье посуды и грохот сковородок услышал Бренн нытье малышки Герды, входя в просторное помещение.
– Опять в порт таскались? – развернулась к ним мать Дуги, умудряясь следить за двумя кухарками, которые усердно раскатывали тонкое тесто. – Зря ты отца бесишь, Дуг, он весь прям рвет и мечет, а ты где-то шляешься после школы. Да и тебя Якоб искал, – с упреком глянула тетушка Улла на Бренна, и недовольно поджала пухлые губы, увидав его разбитую бровь. Но раздражение нисколько не испортило добродушное широкое лицо, испачканное мукой.
Две молоденькие служанки, вбежавшие в кухню, подхватили тяжелые подносы, груженые мисками с тушеной фасолью и сливами и вновь скрылись за качающимися створками старой маятниковой двери. Бабушка Ойхе, сидевшая в таком же, как она сама, дряхлом кресле, растянула губы в беззубой улыбке:
– Погоди,
Прабабка Дуги нравилась Бренну, несмотря на постоянное ворчание и едкий язык. Она всегда заступалась за него, хотя по делу могла и хорошенько выругать. Ему нравилось слушать ее страшные сказки и истории о давних временах. Но особый интерес и уважение вызывало то, что старуха была самым настоящим димедом. Ойхе обладала искрой Жизнедателя, и это подтверждал маленький хринг на ее виске – черное козье копытце. Больше полувека назад, после пристрастной проверки на гниль Орден Непорочных выдал шустрой молодой кухарке статус димеда и разрешение использовать яджу в быту. С тех пор все блюда, приготовленные в «Русалке» под ее нашептывания, приобретали особый вкус, манящий аромат и сочность. И потому родовая таверна семейства Ри даже в непростые времена всегда была набита посетителями. За такие способности папаша Мартен терпел вредный характер бабки своей супруги, стараясь не раздражать беззубый источник своего благосостояния.
– В темные ночи… – поощрительно подсказал Дуги прабабке и уселся поближе к чугунку, от которого исходил сытный запах бараньей похлебки с мятой и чесноком.
Все уже несколько раз слыхали от Ойхе эту легенду Бхаддуара, но всякий раз она обрастала новыми душераздирающими подробностями, и потому не надоедала. Барабанивший за окном зимний ливень добавлял уюта большому помещению. От дровяной печи, где румянились сырные пироги, и большого очага, в котором запекались жирные индюшки, шли волны вкусного умиротворяющего тепла.
– Так вот, – в самые темные, самые глухие ночи, какие случаются пред рождением месяца, когда на небе пусто и черно, как в пересохшем колодце, в переулках Канавы появлялась большая черная повозка без единого окошка, о двух черных лошадях с горбатым кучером да двумя стражами, лица которых были закрыты белыми масками. Бледными, как лица у покойников. И все жители Нижнего города, кому Светлосияющий подарил деток, дрожали в эти ночи, ведь никто не знал, у какого дома повозка остановится. Все боялись даже глянуть в окно или посмотреть в дверную щелку, ведь ничегошеньки в кромешной тьме не было видно… кроме бледных ликов стражей с черными дырами вместо глаз, да черной щелью вместо рта. И только слышен был стук копыт, скрип колес да всхрап коней…
– Да как же ничего не видно, афи, ведь масляные фонари даже в Канаве помаленьку, да светятся? – с доброй усмешкой подколол прабабку Пепин – старший брат Дуги, которому папаша Мартен намеревался в глубокой старости передать бразды правления своим делом.
– Тихо ты, – прошипела хорошенькая Мелена, тряхнув темными кудрями, перевитыми красными лентами, – в Канаве-то поди и ночью захудалого факела не сыщешь … Правда, Бренни? – Она зло улыбнулась, не упуская возможность задеть его, – понимала, что ему не слишком приятно слышать про Канаву.
– В том и скверность, Пепин, в том и жуть, – ответила старушка внуку, перебив Мелену, – что в те ночи, когда тряслась по булыжникам черная повозка, то все огни и фонари в Нижнем городе гасли. А направлял лошадей горбатый кучер прямиком к тому дому, где на двери знак нацарапан…
– Какой знак, афи? – подалась вперед Герда.
– А знак сей на острые козьи рога похожий, – ответила Ойхе, расчесывая костяным гребнем вьющиеся волосы правнучки.
– А чего ж эту метку не стереть иль сажей не замазать было? – ехидно поинтересовалась Мелена, – вот уж народ бестолковый…