Жертвенный лицедей
Шрифт:
– Я...
– Она покачала головой, поднесла было руку к лицу, но тут же ее опустила.
– Я не имею представления, о чем вы говорите, - сказала она.
– Вы покраснели, мадемуазель, - заметил Гроуфилд. Теперь ока коснулась лица и, очевидно, обнаружила, что оно горит огнем, потому что сразу же отдернула пальцы. В отчаянии она снова перевела взгляд на Данамато и дрожащим голосом сказала: - Мы настаиваем на том, чтобы нас отвезли...
– Стало быть, вы испытываете страстное влечение к собственному брату, спокойно
– Ничего необычного в этом нет, такое бывает сплошь и рядом. Разумеется, вы не хотите, чтобы желание завладело вами на всю жизнь.
– Нельзя требовать, - заявила оно Данамато, - чтобы я сидела тут и слушала... слышала... мне не следует выслушивать...
– Психологически, - продолжал Гроуфилд, - это легко понять. Отчасти тут замешан материнский инстинкт, иногда роли жены и матери в семье сливаются. Вы всегда были ему маленькой мамой, хоть он и старше вас пятью годами. А отчасти это самозащита, когда избегаешь этих отношений, приклеившись к брату. Есть еще...
– Я не намерена...
– Она вскочила, щеки и глаза у нее пылали.
– Сядьте, леди, - сказал Данамато.
– Сядьте, а то мне придется просить Фрэнка усадить вас.
Она резко повернулась к Фрэнку и быстро села.
– Как я уже говорил, - продолжал Гроуфилд, - есть еще и страх девственницы перед мужчиной. А если в Карибском бассейне, золотко, и оставалась еще девственница, так это вы.
– Пожалуйста, - взмолилась она, по-прежнему обращаясь к Данамато и потянувшись к нему через стол. Всем своим обликом она выражала горечь, голос ее срывался.
– Пожалуйста, не позволяйте ему так себя вести. С какой стати ему это делать? Какой прок кому бы то ни было от этих его разговоров?
Данамато повернулся к Гроуфилду.
– Ну? Что все это значит?
– Вы только посмотрите на нее, - сказал Гроуфилд.
– Сравните ее со своей женой. Ваша жена при жизни была по-настоящему живым человеком, кровь с молоком. Она могла раздражать меня, она могла быть самодуркой, но она была полна жизненной силы. А посмотрите на эту. В ее жилах не хватит крови даже на анализ.
Патриция Челм судорожно затрясла головой, открывая и закрывая рот, но ничего не говоря.
Данамато задумчиво разглядывал ее.
– Хорошо, - сказал он.
– Я не стану с вами спорить, но к чему все эти ваши речи?
– А к тому, что девица принесла себя в жертву брату. На самом деле эта жертва была трусливым уходом от жизни, но онато предпочитает считать ее самоотречением. Преподнесла себя братцу в подарок. А он что вытворяет? Идет и подцепляет Марджори Мейн.
– Марджори Мейн? Белл не была похожа...
– Я знаю. Это просто для красного словца. С одной стороны - мясо с картошкой, с другой - выдохшееся пиво. Как, повашему, должна была чувствовать себя эта девица, когда познакомилась с будущей невестой брата? Старше на пятнадцать лет, шумная, крикливая,
– Хммм, - протянул Данамато.
– Белл очень мне понравилась, - сказала Патриция Челм, но ее заявлению недоставало пыла.
– Да уж конечно, - ответил Гроуфилд.
– Только дурак, - сказала она, - подумал бы, что я могла сделать такую вещь, как... Я не могу даже об этом говорить.
– Зато я могу, - продолжал Гроуфилд.
– Вы терпели это, сколько могли, с каждым днем ненавидя Белл все больше и больше. Вчера за обедом, когда я нацелил на нее пистолет, я заметил выражение вашего лица. Вы хотели, чтобы я выстрелил.
– Это ложь!
Гроуфилд не знал, ложь это или нет, да его это и не волновало. Ему надо было спасать собственную шкуру, а все остальные пусть думают о своих. В самом худшем случае он мог посеять сомнение, которое сыграет ему на руку, а в лучшем сумеет убедить Данамато, что его жену убил кто-то другой. Это была единственная истина, которая интересовала Гроуфилда. Белл Данамато убил кто-то из этих пятерых, но кто именно - решать это должен был не Алан Гроуфилд. Он должен был лишь найти человека, которого Данамато согласился бы считать убийцей.
Поэтому он продолжал:
– Вы огорчились, когда я не застрелил Белл Данамато за обедом, и после этого решили сами сделать дело. Вы рассчитывали, что обвинят меня, и выбрали наилучшее время. Ваш милый братец опять будет принадлежать только вам, и вы сможете прекрасно утешить его после потери невесты.
– Это жестоко!
– вскричала она.
– Это жестоко, это злостная ложь, и вы это знаете.
Гроуфилд вяло взмахнул рукой и сказал:
– Свидетель ваш.
Она снова воззвала к Данамато:
– Вы не можете думать...
– Что вы делали в комнате моей жены в четыре часа утра?
– спросил ее Данамато.
– Хороший вопрос?
– радостно сказал Гроуфилд.
– Я не могла уснуть, - ответила она.
– Задремала, но увидела кошмарный сон, поэтому встала и больше никак не могла заснуть. Меня тревожил этот человек. Я считала, что ему вообще не место под нашим кровом. По сути дела, из-за него-то мне и снились кошмары.
– Что-то мне не по нраву мысль о том, что я являюсь вам во сне, - заметил Гроуфилд.
– Заткнитесь, - велел ему Данамато.
– Итак, вам не спалось, - сказал он Патриции Челм.
– И что же?
– Я пошла поболтать с Белл. Она тоже часто не спала допоздна. Мучилась бессонницей. Данамато неторопливо кивнул.
– Совершенно верно. Пилюли, пилюли, пилюли.
– Она хотела отказаться от них, - сказала Патриция.
– Говорила, что принимает пилюли в основном потому, что с годами у нее из-за вас испортились нервы. Потом это вошло в привычку, а теперь она хотела от нее избавиться.