Жертвы дракона

Тан-Богораз Владимир Германович

Винда и Рея-Волчица первые схватили по куску и побежали в сторону. Уже на ходу они торопливо жевали и совали жвачку своим младенцам. Младенцы захлебывались, и их беззубые рты окрасились розовым соком, и сами они как будто уже порозовели от одного появления спасительной еды.

Лото резала и раздавала и отсчитывала на пальцах. На третьем пальце второй руки у нее засосало под сердцем. Во все эти дни голод мало мучил ее жилистое тело, но теперь теплый пар свежего мяса растравил ее. Руки ее были в крови по локоть. Но Исса стояла за ее спиной, и она мужественно воздерживалась даже от

того, чтобы облизать свой нож.

— Берите, — говорила она и совала куски. — Девки, ставьте котел.

Илеиль и Яррия давно приготовили мясной котел. Он был сделан иначе, чем первый, сплетен из прутьев и обмазан слоем глины. Этот котел ставили прямо к огню. С ним следовало быть очень осторожным, ибо глина трескалась и бульон выливался в огонь.

— Берите, — машинально повторяла Лото и резала ножом. Глаза ее плохо видели, голова кружилась. Ее тошнило от голода.

— Пятый палец четвертой руки.

Это была Майра, двадцатая. Лото двинула ножом с последней энергией и глубоко порезала собственный палец обратной стороной лезвия.

Она крикнула от неожиданности, и, будто эхо, отозвался злорадный смех Иссы, стоявшей сзади.

— На две стороны, — громко сказала Исса.

Черный нож мог резать на две стороны. У всего на свете есть две стороны…

Но Лото не слушала. Она бросила нож в сторону и поднесла палец ко рту. Лизнула, ощутила знакомый сладкий вкус. Но это была ее собственная старая кровь, а не оленья, уже застывшая.

В глазах у нее стало красно, будто красная река разлилась перед ней. В ушах зазвенело. Это река звенела о камни. Камни были, как острые ножи. Они резали тело и все были испачканы красным.

Лото, делильщица мяса, упала без чувств на груду оленьих костей, ни разу не нарушив своего долга перед племенем.

ГЛАВА 3

Юн Черный вернулся к Лысому Мысу не той дорогой, что прежде. Он спустился на самый берег реки и пробирался вперед, прячась под нависшими ярами и переползая в траве. Олени могли спуститься в это самое утро, и нужно было удвоить осторожность.

И действительно, когда он добрался до последнего поворота и увидел Лысый Мыс, то различил на его желтых откосах большое пятно, темное, движущееся. Это были олени. Они построились клином и уже входили в воду. Юну показалось, что в остриее клина мелькает белое пятнышко.

"Белая телка", — подумал Юн, потом припал к земле и застыл, не шевеля ни одним членом.

Оленье стадо, действительно, спускалось к реке и собиралось плыть через волны Даданы на северный берег.

Олени шли, не торопясь, только копыта постукивали, задевая друг за друга, да тонкие рога поднимались над берегом саженей на сто в ширь, как сухие сучья.

Впереди шли два передовых. Это были самки, молодые, бездетные. Они осторожно ступали, поворачивая во все стороны свою стройную головку и поводя большими черными пугливыми глазами. Но ничего опасного не было видно. Лагерь Анаков как будто провалился сквозь землю, даже трава на лужайке не была примята.

Внизу, на изгибе плеса, зеленели тростники, но и там все казалось безопасным, ибо их гибкие верхушки не шевелились ни от чьих предательских

движений.

Передовая самка в последний раз потянула воздух своими тонко вырезанными ноздрями, фыркнула, решительно вошла в воду, сделала шаг, другой и поплыла наперерез течению. Через десять минут все стадо уже отделилось от берега и колыхалось в зыбких волнах Даданы.

Берег остался сзади, и волны Даданы стали сносить их вниз по течению. Но впереди показался другой берег, низкий и ровный, весь синий и смутный. Он проходил мимо вдали, как будто тихо скользил по воде, в обратную сторону, против течения Даданы.

Внезапно сзади раздались громкие, страшные звуки, гиканье и будто вой и свирепое тявканье. Были ли это серые волки или желтые шакалы, или самые страшные из всех, высокие, белые, коварные враги с одним длинным когтем, прилетающим по ветру? Олени не разбирали. Они, не оглядываясь, слепо, изо всей силы перебирали ногами. Глаза у них выкатывались из орбит. Голова по привычке откидывалась назад, как на быстром бегу. Им казалось, будто они мчатся во всю прыть по этой предательской воде, но быстрые волны мешали им и сносили их вниз.

Сзади не было ни волков, ни шакалов, — были только Анаки. Они выскочили из тростников с гиканьем и воем в своих легких берестяных челнах и мчались по воде, загребая воду длинными двухлопастными веслами то слева, то справа. Весла гнулись; челноки то зарывались в воду, то почти совсем выскакивали вон, как играющие рыбы. Анаки гребли изо всех сил, нагибаясь вперед, и дыхание их вырывалось коротко и со свистом.

Здесь были самые лучшие, сильные, смелые охотники. Старики и подростки остались на берегу и бежали по песку, потрясая копьями. Они продолжали выть по-волчьи и лаять по-шакальи, чтобы отогнать оленей от берега и помешать им вернуться обратно.

Шакалы, впрочем, тоже были здесь. Их небольшие фигурки высыпали далеко от людей, почти у того места, где прятался Юн. Они бежали у самой воды вниз по течению, поводя беспокойно острыми мордами и следя глазами за стадом и охотниками. Они рассчитывали расстояние, чтобы встретить каждого беглеца, который рискнул бы вернуться на берег.

Юн Черный не стал рассматривать дальше. При первом охотничьем крике, долетевшем от Лысого Мыса, в его душе что-то зажглось и вырвалось наружу. Стиснув зубы, не помня сам себя, он бросился вперед, направляясь к заветным тростникам. Его челнок был колдовской, с лицом двузубого беса на остром носу, искусно загнутом кверху. Копье у него было с красными кистями. И оттого их не тронул ни один слишком ретивый охотник из пешего отряда.

Юн толкнул челнок ногой, прыгнул на ходу и погреб вперед. Охотники гнались за стадом, он гнался за охотниками.

Люди уже нагоняли. Они развернулись веером, заходя с левой стороны и стараясь отрезать у стада "нижнюю воду". Юн взял ниже всех и очутился на крайнем фланге. Он замыкал дугу развернутого веера.

Минуту или две люди и олени плыли параллельно. И вдруг грянула песня, бодрая песня весенней охоты:

Серые жены, сдавайтесь, Мы возьмем вашу плоть…