Жестокие слова
Шрифт:
Глава двадцать третья
— Bon Dieu! [63]
Других слов у суперинтенданта Брюнель не нашлось. Обходя хижину, она повторяла это снова и снова. Время от времени она останавливалась и брала тот или иной предмет. Ее глаза расширялись, когда она смотрела на эти вещи. Потом возвращала их на место. Осторожно возвращала. И переходила к следующему.
— Mais, ce n’est pas possible. [64] Это же из Янтарной комнаты. Я в этом уверена. — Она подошла
63
Боже милостивый! (фр.)
64
Но это невозможно (фр.).
Старший инспектор смотрел некоторое время. Он знал, что она не была по-настоящему готова к тому, что увидит. Он пытался подготовить ее, хотя фотографии и не могли передать всего. Он рассказал ей о тонком фарфоре.
О хрустале.
О первых изданиях с авторскими автографами.
О гобеленах.
Об иконах.
— Это скрипка? — Она показала на инструмент у кресла, отливающий темным блеском.
— Она стояла в другом месте, — сказал Бовуар и посмотрел на молодого агента. — Ты ее трогал ночью?
Морен покраснел, вид у него был испуганный.
— Немного. Я только взял ее. И…
Суперинтендант Брюнель поднесла скрипку к окну, где было светлее, повертела ее в руках.
— Старший инспектор, вы можете это прочесть? — Она протянула ему скрипку и показала надпись.
Пока Гамаш пытался прочесть, Брюнель взяла смычок и обследовала его.
— Это смычок Турта. [65] — Она хохотнула, увидев их недоумение. — Стоит около двухсот тысяч долларов. — Она сделала шутливый выпад смычком в их сторону, потом обратилась к Гамашу. — Так что там написано — Страдивари?
65
Турт Франсуа (1747–1835) — французский мастер смычков. Турта называют Страдивари смычков.
— Нет, не думаю. Тут вроде «год тысяча семьсот тридцать восьмой». — Он прищурился, напрягая глаза. — Карлос, фамилию не могу разобрать. «Fece in Cremona». [66] — Он снял очки и посмотрел на Терезу Брюнель. — Вам это что-то говорит?
Она улыбнулась, не выпуская из рук смычка.
— Карлос Бергонци. Мастер школы Страдивари, лучший его ученик.
— Значит, это не лучшая скрипка? — спросил Бовуар, который о скрипках Страдивари, конечно, слышал, но об этом Карлосе не знал ничего.
66
Сделано в Кремоне (ит.).
— Возможно, его изделия ценятся не так высоко, как Страдивари, но цена этой скрипки около миллиона долларов.
— Бергонци? — переспросил Морен.
— Да. Вы знаете об этих скрипках?
— Вообще-то,
Морен подошел к книжной полке, порылся там несколько секунд, потом появился с нотными записями и открыткой, протянул это суперинтенданту, которая просмотрела их и передала Гамашу.
— Есть какие-то предположения о языке? — спросила она. — Это не русский и не греческий.
Гамаш прочитал. Записка была адресована некоему Б, в ней упоминался Бергонци, а подписал ее некто Ш. Остальное было неразборчиво, хотя там вроде бы присутствовали слова любви. Датирована записка была 8 декабря 1950 года.
— Не мог ли Б быть жертвой? — спросила Брюнель.
Гамаш отрицательно покачал головой:
— Даты не совпадают. Он тогда еще не родился. И я полагаю, Б не может быть Бергонци?
— Нет, для него поздновато. Он к тому времени уже давно был мертв. Кто же были Б и Ш и почему наш убитый сохранил эти ноты и записку? — спросила у самой себя Брюнель.
Она посмотрела на нотные записи и улыбнулась. Протянув кипу бумаг Гамашу, она показала на первую строку. Музыка была написана неким БМ.
— Значит, — сказал Гамаш, опуская бумаги, — эта музыка была написана неким БМ. Записка адресована некоему Б, и в ней упоминается скрипка Бергонци. Представляется логичным допустить, что Б играл на скрипке и писал музыку, а некто Ш подарил ему это. — Он посмотрел на скрипку. — Итак, кто был БМ и почему у нашего убитого оказались ноты его музыки и его скрипка?
— Что представляет собой эта музыка? — спросила Брюнель у Морена.
Гамаш протянул ему ноты. Молодой агент — рот его был слегка приоткрыт, пухлые губы влажны — имел на редкость глупый вид. Он посмотрел на ноты и принялся мурлыкать себе под нос. Потом поднял голову:
— Вроде неплохо.
— Сыграй. — Гамаш протянул ему скрипку стоимостью в миллион долларов.
Морен неохотно взял ее.
— Ты ведь играл на ней прошлой ночью? — спросил Гамаш.
— Что, играл? — с негодованием проговорил Бовуар.
Морен повернулся к нему.
— Отпечатки с нее были сняты, все сфотографировано, и я думал, что от этого не будет вреда.
— Может, ты к тому же жонглировал фарфором и лупил битой по хрусталю? Никогда не смей трогать вещдоки.
— Виноват.
— Давай сыграй, прошу тебя, — сказал Гамаш.
Суперинтендант Брюнель подала ему почти бесценный смычок.
— Я не играл это прошлой ночью. Я, вообще-то, знаю только народную музыку.
— Постарайся, — сказал старший инспектор.
Агент Морен помедлил, прижал скрипку подбородком к плечу, сделал движение всем телом и поднял смычок. Потом опустил его. На струны скрипки.
Инструмент издал неторопливые, полные звуки. Скрипка звучала так сочно, что ноты, наполнявшие комнату, казались почти что видимыми. Гамаш решил, что мелодия, которую они слышат, звучит медленнее, чем это задумал БМ, потому что агент Морен с трудом следовал за нотами. Но и при этом было ясно, что музыка прекрасна, сложна и совершенна. БМ явно знал, что делает. Гамаш закрыл глаза и представил себе убитого в этой хижине наедине с самим собой. В зимнюю ночь. Когда сугробы снега собираются у стен. Простой овощной суп на плите, огонь потрескивает в камине, обогревая маленький дом, который полнится звуками музыки. Этой музыки.