Жестокие слова

Пенни Луиза

Но они всегда оставались рядом. В этой глуши. Ее радость, ее полянка с соснами.

Внезапно Клара преисполнилась благодарности к своим соседям и тому вдохновению, которое позволило ей отдать им должное.

Она закрыла глаза и подставила лицо под солнечные лучи.

— С вами все в порядке? — спросил Фортен.

Клара открыла глаза. Он, казалось, купался в свете, его светлые волосы отливали теплыми лучами, по лицу гуляла терпеливая улыбка.

— Знаете, наверное, мне не следовало говорить вам об этом, но несколько лет назад мои работы были никому не нужны. Все только смеялись.

Это было жестоко. Я почти что сдалась.

— Большинство великих художников могли бы рассказать вам такие же истории, — мягко сказал он.

— Меня чуть не исключили из художественной школы. Я почти никому не говорю об этом.

— Еще? — спросил Габри, забирая пустой стакан Фортена.

— Нет, мне не надо, merci, — сказал он и обратился к Кларе: — Между нами. Лучших всегда исключали. Забрасывали яйцами.

— О, это то, что я очень люблю, — сказал Габри, прихватив стакан Клары.

Он смерил Клару лукавым взглядом и удалился.

— Проклятые гомосеки, — сказал Фортен и взял горсть орешек. — Вас от них не рвет?

Клара замерла. Она посмотрела на Фортена — не шутит ли он. Он не шутил. Но его слова били не в бровь, а в глаз: она чувствовала, что ее сейчас вырвет.

Глава двадцать четвертая

Старший инспектор Гамаш и суперинтендант Брюнель вернулись в хижину, погруженные каждый в свои мысли.

— Я сказала вам о том, что нашла, — заговорила суперинтендант, когда они поднялись на крыльцо. — Теперь ваша очередь. О чем вы с инспектором Бовуаром шептались в уголке, как шкодливые школьники?

Кто еще мог сравнить инспектора Гамаша со шкодливым школьником? Он улыбнулся. Потом он вспомнил про странную светящуюся штуку, которая дразнилась из своего угла в хижине.

— Хотите увидеть?

— Нет, я лучше вернусь в огород и буду собирать там репку. Конечно, я хочу увидеть.

Он рассмеялся и повел ее в угол хижины. Глаза ее стреляли то в одну, то в другую сторону — на шедевры, мимо которых она проходила. Они остановились в самом темном углу.

— Я ничего не вижу.

К ним присоединился Бовуар. Он включил фонарик, и Брюнель проследила за лучом. Вдоль стены до балок.

— Я по-прежнему ничего не вижу.

— Видите-видите, — сказал Гамаш.

Пока они разговаривали, Бовуар размышлял над другими словами, подброшенными ему. Эта записочка была приклеена к двери его комнаты в гостинице сегодня утром.

Он спросил Габри, знает ли тот о клочке бумаги, приклеенном к двери, но Габри только посмотрел на него недоуменным взглядом и отрицательно покачал головой.

Бовуар сунул клочок бумаги в карман и лишь после первой чашки кофе с молоком набрался мужества прочесть.

с нежным телом женщины и вылижет тебя от лихорадки,

Больше всего Бовуара расстроило не то, что старая поэтесса проникла в гостиницу и прилепила это к его двери. И не то, что он не понял ни слова из написанного. Больше всего его расстроила запятая.

Она означала, что за этой бумажкой последуют и другие.

— Мне очень жаль, но я ничего не вижу. — Голос суперинтенданта

вернул Бовуара в хижину.

— Вы видите паутину? — спросил Гамаш.

— Да.

— Тогда вы видите все. Смотрите внимательнее.

Прошло еще несколько мгновений, и ее лицо изменилось. Глаза расширились, брови взметнулись. Она чуть наклонила голову, приглядываясь.

— Но там в паутине написано слово. Какое? Вор? Как это возможно? Какой паук может такое? — спросила она, явно не ожидая ответа.

И ответа не последовало.

В этот момент зазвонил спутниковый телефон, и агент Морен, ответив, тут же передал трубку старшему инспектору.

— Вас, сэр. Это агент Лакост.

— Oui, all^o, — сказал Гамаш и замолчал на несколько секунд. — Неужели? — Он помолчал еще несколько секунд, слушая, обвел взглядом хижину, поднял глаза к паутине. — D’accord. [70] Merci.

Гамаш повесил трубку, подумал несколько мгновений, потом взял стоящую рядом приставную лестницу.

— Позвольте мне… — сказал Бовуар.

— Ce n’est pas necessaire. [71]

Набрав в грудь воздуха, Гамаш стал подниматься по лестнице. Сделав два шага вверх, он выставил в сторону руку для равновесия. Тут Бовуар подошел к нему, и пальцы Гамаша нашли плечо инспектора. Выровнявшись, Гамаш протянул руку вверх и ткнул в паутину авторучкой. Очень медленно — стоявшие внизу и тянувшие шею люди не видели манипуляций Гамаша — он передвинул одну из ниточек паутины.

70

Согласен (фр.).

71

В этом нет необходимости (фр.).

— C’est ca, — пробормотал он.

Спустившись на твердую землю, он кивком головы показал в угол. Бовуар лучом фонарика высветил паутину.

— Как вы это сделали? — спросил Бовуар.

Послание на паутине изменилось. Теперь там было написано не «Вор», а «Воо».

— Ниточка оборвалась.

— Но как вы поняли, что она оборвалась? — не отставал Бовуар.

Они во все глаза рассматривали паутину. Ее явно сплел не паук. Она была соткана из каких-то нитей, может быть, из нейлоновой лески, закамуфлированной под паутину. Они решили снять подделку и рассмотреть толком внизу. Паутина должна была многое им рассказать, хотя изменение слов с «Вора» на «Воо» ситуацию мало прояснило.

— В оперативный штаб поступают лабораторные результаты. Данные по отпечаткам пальцев — я сейчас расскажу вам об этом. А пока — вы помните деревяшку, найденную под кроватью?

— Ту, что со словом «Вор»? — спросил Морен, присоединившийся к ним некоторое время назад.

Гамаш кивнул.

— На ней были следы крови. Крови убитого, как утверждают в лаборатории. Но когда они сняли кровь, обнаружилось и кое-что еще. На деревяшке было вырезано не «Вор». Из-за крови буквы стали нечеткими. Когда кровь смыли, оказалось, что там вырезано…