Жестокое милосердие
Шрифт:
— Он связывает нас с внешним миром и рассказывает аббатисе, что делается при дворе.
— И вы верите этой монахине на слово, когда она говорит, что ее посетило видение, ниспосланное святым?
Я поворачиваюсь к Дювалю:
— Слово сестер превыше всяких сомнений. Они служат Мортейну!
— На самом деле мой брат задал далеко не праздный вопрос, — замечает герцогиня. — Каким образом вы убеждаетесь, что видения правильны? Откуда тебе знать, что они посылаются Мортейном, а не выдумываются ради чьих-то интересов? И что будет, если сестры
— Они не допускают ошибок, — говорю я, обращаясь только к герцогине, словно Дюваля и вовсе нет в комнате. — В ином случае мы не увидели бы на своих жертвах меток смерти и не подняли бы на них руку.
Герцогиня явно заинтригована:
— На что похожи эти метки?
— Словно святой обмакивает палец во тьму души преступника и делает ему помазание. Иногда метка даже показывает, каким образом человеку предстоит умереть.
— Вот, значит, как ты поймешь, кого следует сразить здесь, в Геранде, где ваши ясновидящие не смогут тебе подсказать?
Я отрицательно качаю головой:
— Мы уговорились, что в случае надобности настоятельница пришлет мне ворону. Но если я увижу метку, мне разрешено убиение.
— Mon Dieu! [13] — восклицает герцогиня и откидывается в кресле. Она смотрит на Дюваля. — Нашим тайным советникам известно об этой обители?
Дюваль пожимает плечами:
— Полагаю, с настоятельницей имеет дело только Крунар. Маршал Рье, что называется, слышал звон, а Дюнуа — в лучшем случае кривотолки, до которых охочи солдаты. Но он француз, и чисто бретонские тайны наш с вами отец навряд ли ему поверял. Что до мадам Динан, она не знает, и знать ей незачем. Вот почему я и попросил вас от нее избавиться.
13
Mon Dieu! — Боже мой! ( фр.)
Герцогиня рассматривает меня:
— Кому еще известно, что на самом деле представляет собою Исмэй?
— Только канцлеру Крунару.
— Тогда я согласна все оставить как есть. — Анна поднимается, и я поспешно вскакиваю. Она протягивает мне руку: — Милая Исмэй, я так рада, что ты теперь здесь! Как хорошо, что ты и твой святой покровитель Смерти помогаете Дювалю прикрывать мою спину!
Я целую герцогское кольцо. С ума сойти — дочь крестьянина, сеявшего репу, представлена самой государыне!
— Для меня величайшая честь служить вам, ваша светлость.
Она вновь улыбается. Все же она невероятно, просто бессовестно молода.
— Что ж, я рада приветствовать тебя при дворе. Мои бароны раздражительны и капризны — как бы твои навыки в самом деле нам не понадобились! — шутит герцогиня.
По крайней мере, я очень надеюсь, что это лишь шутка.
ГЛАВА 20
Я лежу в постели. В голове все еще невнятно
Дюваль по-прежнему остается для меня загадкой. Если он изменник, как подозревают канцлер и аббатиса, то кому служит?
Он явно ненавидит и д'Альбрэ, и посланника Франции. Но если вдуматься, подобную ярость подделать достаточно просто. А вот таким свирепым защитником, каким он выступает по отношению к сестре, прикинуться куда как сложнее. Я вспоминаю его угрюмо сжатые губы и бешенство в глазах. Да из них чуть искры не летели! Он очень неплохой актер, но это даже для него слишком.
А значит…
А значит, все мои умозаключения рассыпаются в прах.
Остается предположить, что Дюваль на самом деле таков, каким хочет казаться. Верный брат и заступник, готовый костьми лечь, но короновать сестру на герцогство и благополучно выдать ее за сильного человека, способного встать рядом с ней против наседающих французов.
Похоже, что именно таким его видит юная герцогиня.
Сказав себе, что утро вечера мудренее, я закрываю глаза и гоню заведомо бесплодные мысли. И что же? Взамен передо мной возникают два розовых червя в черноте бороды — толстые, мясистые губы графа д'Альбрэ!
Гвилло. Вот кого напоминает мне д'Альбрэ. Несколько постаревшего и разжиревшего Гвилло. Вот почему от его вида и прикосновения меня аж затрясло!
Я широко раскрываю глаза в темноте спальни. Боюсь, нынче ночью меня будут мучить кошмары. Возможно, я, как раньше, увижу перед собой Гвилло, а может, меня ждет нечто новенькое, навеянное знакомством с д'Альбрэ? Поживем — увидим.
Слышу по ту сторону двери слабейший шорох, и сердце пропускает удар, а в голове вспыхивает: Дюваль!..
Тем не менее моя рука ползет под подушку, к стилету. Береженого, как говорится, бог бережет.
— Я-то думал, мы через это уже перешагнули, — раздается в потемках низкий голос Дюваля.
Я отрываю голову от подушки, чтобы определить, где он находится.
— Ты, может, и перешагнул, а вот я — нет пока.
Он ворчит:
— Как же мне это надоело!
Он движется. Угли, не до конца рассыпавшиеся в очаге, помогают проследить его путь от двери к креслу возле окна. Это еще можно перенести. Я совсем не рада его видеть — ну ничуть не рада, ни капельки! — однако спорить с ним все же лучше, чем смотреть поганые сны про Гвилло или д'Альбрэ.
— Зачем ты пришел?
— Исполнить еженощный долг по отношению к юной возлюбленной.
При этих словах я чувствую некий трепет глубоко в недрах своего естества. Что он мог бы означать?.. Я лишь понимаю, что он пугает меня ненамного меньше, чем ночные кошмары.
— Господин мой, я слишком устала для словесных ристалищ.
— И я тоже, — доносится из потемок. — Спи. Я посижу здесь часок-другой, потом уйду.
Я зеваю:
— Так долго?
Он отвечает не без лукавства: