Жил человек
Шрифт:
Наутро - пощелкивая счетами и просматривая почтительно подаваемые пожилым счетоводом папки с документами - она уже сидела за своим столом у окна, причем сидела как-то так плотненько, обжито, словно проработала тут много лет. И удивительно, что в бухгалтерию, куда прежде заходили только по прямой необходимости - сдать командировку да расписаться в ведомости, в бухгалтерию начали заглядывать просто так: в пустоватой комнате, с двумя впритык составленными столами и канцелярским шкафом, будто посветлело. Хотя посветлело здесь и буквально: в тот первый день главбух явилась на работу задолго до начала, до зеркального блеска оттерла, отмыла окна, прибрала на столах, вымыла пол.
О том, что главбух - чистюля, вскоре узнал и почувствовал весь детдом. Не то чтобы до нее в помещениях
Отношения между бухгалтером и сотрудниками установились уважительно-дружеские; как-то сразу, без каких-либо усилий с ее стороны признали тетю Шуру и ребятишки, особенно младшие, - возможно, и потому, что в ней самой было что-то по-детски доверчивое. Разговаривали они с ней на равных, малыши послушно задирали носы, когда она, щелкая запором сумочки, доставала носовой платок. Наиболее же близко бухгалтер сошлась, подружилась с музыкальным воспитателем Софьей Маркеловной, - как та официально значилась в штатном расписании. Поначалу, вероятно, эта статная красивая старуха с пышными седыми волосами поразила ее тем, что была, оказывается, из купечества - сословия, о котором тридцатилетняя Александра Петровна знала по урокам обществоведения да по книгам; потом уже привлекла, полюбилась как человек. Она же, Софья Маркеловна, привязалась к ней, как привязалась бы, наверно, к собственной дочери, появись она у нее, и звала ее, как звала бы свою дочь, - Сашенька... Пожалуй, с одним только Уразовым, завхозом детдома, отношения у Александры Петровны сложились несколько натянутые, да и то никак не выражаясь внешне. Мужиком он, надо отдать ему справедливость, был пробивным, любое указание Орлова понимал с полуслова, мог, что называется, в лепешку расшибиться, но дело сделать. Одежда его и та как бы подчеркивала его напористость: никогда не служивший в армии, он всегда ходил в хромовых сапогах, галифе и кителе; с розового, как у мальчика, лица его небольшие глаза смотрели твердо, уверенно. Скрытую войну с ним Александра Петровна вела из-за оформления всяких документов, счетов - тут он, по своему темпераменту, а скорей всего по малому образованию, небрежничал; случалось, что некоторые его "филькины грамоты" бухгалтерия отказывалась принимать, Уразов возмущенно усаживался за писанину. До прямых стычек у них не доходило, директор умел тактично примирять бухгалтерский лед и завхозовский пламень; сотрудники детдома одобрительно посмеивались:
такая кроха, и сумела прибрать к рукам самого Уразова.
Семья у Александры Петровны была небольшая: муж, слесарь автобазы, и пятилетний сынишка Коля. Александра Петровна нередко задерживалась на работе, - муж с сыном приходили встречать ее. Он, высоченный детинушка, усаживался у ворот, закуривал; сын, мужчина весьма самостоятельный, бежал разыскивать мать, случалось - пропадал, заигравшись с детдомовскими, и тогда уже мать отправлялась разыскивать его. Домой белоголового черноглазого беглеца вели за руки, - находя и в этом забаву, он подпрыгивал, крутился, как на трапеции. Иногда до центра шла с ними и Софья Маркеловна, ей-то вообще спешить было некуда.
Вот так же, по дороге, она и узнала однажды, почему Александра Петровна перешла в детдом - до этого она работала в райфинотделе.
– Сергей Николаевич уговорил, - рассказывала она, удерживая за руку нетерпеливого сынишку.
– В райфо он частенько бывал. Присматривался,
Пошла! С Герой вон посоветовалась, он говорит - бог с ней, с этой пятеркой, обойдемся...
Забегая к Софье Маркеловне - чем-нибудь подсобить либо просто проведать, Александра Петровна пытливо расспрашивала, как они, первые воспитатели, начинали, в каких условиях работали - впоследствии именно она и надоумила написать историю детдома. Вспоминая, Софья Маркеловна увлекалась сама, рассказывала, как спасали ребятишек от сыпного тифа, как уходили последние монашки, как в начале тридцатых годов под Загоровым объявилась какая-то банда и по ночам во дворе детдома дежурили вооруженные милиционеры. Александра Петровна слушала, ахая, округлив от удивления и страха глаза, - более внимательной слушательницы и такой открытой непосредственности Софья Маркеловна, пожалуй, не встречала.
Три года спустя в семье Александры Петровны прибавилось двое ребятишек. Нет, она не родила их - просто они с Германом взяли на воспитание двойняшек, усыновили их.
Пятилетних Олю и Федю Брусиловых привезли в детдом летом из соседнего района - там в одном селе случился большой пожар. Когда занялся дом Брусиловых, мальчонка, набегавшись, спал, сестренка играла с подружками у двора. Люди, в том числе и мать двойняшек, были в поле; подслеповатый соседский дедок вынес перепуганного полузадохшегося мальчика, когда изба была полна дыму. Беда, говорят, не ходит в одиночку. Бежавшая впереди всех с искаженным от ужаса лицом Брусилова увидела неподвижно лежавшего на траве сынишку, судорожно глотнула, упала и больше не поднялась. Весной, в половодье, спасая трактор, погиб ее муж, отец двойняшек, - для одного сердца всего этого оказалось лишку.
Оля освоилась в детдоме быстро, а с Федей было сложнее. По ночам он вскрикивал, просыпался, днем старался забиться куда-нибудь в угол, часто плакал; врачи начали поговаривать, что мальчика нужно отправить в специальный детприемник. Судьба двойняшек-сирот взволновала весь коллектив и, конечно же, Александру Петровну. Позже, словно оправдываясь, она рассказывала Софье Маркеловне:
– Положила я ему руку на голову, погладила его стриженый затылочек, он и притих. Так у меня - верите - внутри словно перевернулось что!..
Договорившись с воспитательницей, Александра Петровна забрала ребятишек на выходной день к себе домой. Белобрысенькая Ольга мгновенно подружилась с Германом, засопевшим от удовольствия, когда она обхватила его шею, недаром, похож, поговаривал, что пора бы им обзавестись дочкой, пока молодые. За похныкивающего мальчика безо всякого инструктажа со стороны родителей, просто по своей общительной натуре - по старшинству - взялся восьмилетний Коля. Он показал и щедро разрешил перетрогать все свои богатства - начиная с пластмассовых ружей и пистолетов, почти всамделишной, играющей гармошки и кончая всякими непонятными железками, уже не купленными, а благоприобретенными. Пе~ рестав похныкивать, сосредоточенно насупившись, Федя погладил спящую на крыльце кошку; походил по огороду, диковато присматриваясь и принюхиваясь, неожиданно - впервые за эти недели - засмеялся, отыскав на гряде зеленый огурец. Потом вместе со всеми охотно ел скороспелую похлебку, пил чай, здесь же, за столом, и сморившись.
– Жалко ребятишек, - тихонько подтвердила Александра Петровна, вытирая посуду.
Утром они полюбовались, как сладко спали они, все трое, как спокойно, в частности, спал Федя, ни разу за ночь не проснувшийся и не вскрикнувший. С легким сердцем оставив их на попечение мужа, Александра Петровна пошла в детдом: надо было сказать Орлову, что двойняшки у нее, - накануне директор уезжал в Пензу, и увела она их без его ведома. Главное же - сказать, порадовать, что мальчик ведет себя спокойно, и, может быть, полезно еще несколько дней подержать их у себя?