Жила-была девочка, и звали ее Алёшка

Танич Таня

Подростки будут выписаны из клиники после полного обследования специалистами. Родители пострадавших недоумевают и находятся в шоковом состоянии, утверждая, что дети никогда не выказывали склонности к опасному поведению и росли в благополучной среде. В случившемся они обвиняют молодежные группировки и подобную литературу, популяризирующую ложные идеалы и эстетизацию суицида»

И все. Точка в небольшой заметке, которую мне по привычке захотелось немного подправить. Кажется, я даже услышала голос нашего Руслана, по обыкновению утверждавшего: «Много воды! Слишком много воды! Если слово может быть вырезано без вреда для текста,

оно должно быть вырезано!»

Но в этот раз мне хотелось не сократить сообщение или убрать лишние обороты. Хотелось вообще удалить его, стереть из интернет-пространства, а заодно и ликвидировать само событие, причину, по которой оно было написано.

То, что речь шла именно о моей книге и о моем старом блоге, я поняла сразу — ведь фраза о залакированной подделке под счастье была моей, списанной со слов Ярослава и я не могла спутать ее ни с чем другим. Но, в то же время, я не могла перестать сомневаться в очевидном. Что за путаница? Герой моего романа никогда не призывал других покончить жизнь самоубийством. В книге вообще не было призывов и назидательных уроков, я просто рассказала маленькую историю из жизни с ее горькими итогами. И самоубийство героя было закономерным исходом пути одинокого, непонятого, разрушенного человека, который не смог тащить груз своих бед в одиночку. Если я к чему и призывала, так это быть внимательнее друг к другу и не бояться доверять. Так зачем же смысл моего романа подают так перевернуто? Или, может, это странное совпадение, и речь идет о какой-то другой книге? Ну, мало ли в мире популярных молодежных романов о героях-самоубийцах? Может, «Страдания юного Вертера» снова вошли в моду? Хотя, я не могла припомнить, чтобы прямые призывы к суициду содержались и в нестареющей классике.

За этими мыслями меня застал Марк, вернувшийся в комнату после освежающего душа. Все было прекрасно этим утром — то, что мы оба были, наконец, свободны, что за окном стоял упоительно-ароматный июнь, что мы собирались провести целый день за городом, ближе к природе. Все, кроме только что прочитанной новости, которая не вызывала во мне даже беспокойства, одно недоумение. В голову приходила лишь мысль о том, что все это — дурацкий розыгрыш не очень умных корреспондентов, запоздалая и глупая первоапрельская шутка.

— Что-то случилось, Алеша? — моя растерянность не смогла укрыться от его внимательного взгляда.

Но, глядя на то, в каком прекрасном настроении он находится, мне не захотелось огорчать его, и я спешно заявила, что ничего страшного не произошло, так… небольшие недоразумения по работе. И, конечно же, они не помешают нашим сегодняшним планам, ни за то.

— Конечно, не помешают, — с улыбкой подтвердил Марк, притянув к себе кресло, в котором я сидела у компьютерного стола. — Сегодня я никому не дам украсть тебя у меня.

В другое время от этих слов у меня в груди вспыхнуло бы жаркое солнце, обдающее с головы до ног волной сладко-тягучей радости. Но не сейчас. Я была слишком растеряна, слишком выбита из колеи, и Марк сразу же почувствовал это, целуя мои холодные губы и глядя в пустые, ничего не выражающие глаза.

— Алеша? Да что с тобой такое?

— Ничего. Честно, Марк, ничего-ничего, все в порядке. Просто… мне как-то душно… Да, душно в квартире. Чего мы вообще здесь время теряем? Пойдем быстрее на улицу, я хочу на воздух. Давай, давай, скорее! Одевайся и пойдем!

И, вскакивая с кресла, я вновь увернулась

от его объятий и выбежала в холл, оставив Марка в полной озадаченности.

Через несколько минут он присоединился ко мне, уже одетый. С подозрением наблюдая, как я набиваю сумочку необходимой всячиной — мобильным, солнцезащитным кремом и очками, он, не спеша достал свой портмоне, ключи от машины и открыл передо мной двери, не произнося ни слова.

Подходя к лифту, я чувствовала его взгляд, устремленный мне в спину, словно холодное лезвие меча. Нападать он пока не спешил, все еще оценивая ситуацию, которую я сама оценить была не в силах.

Мы продолжали молчать и в машине. Я, увлеченная своими мыслями, не торопилась ничего объяснять, пытаясь убедить себя, что по обыкновению что-то напутала. И, вообще, главное, что девочки, устроившие эту глупую эскападу, живы. А подростковое желание играть со смертью у них пройдет после того, как они чуть не перешли черту, к которой даже приближаться не следовало.

Марк же до сих пор не сказал ни слова отнюдь не из-за задумчивой отстраненности. Этой тишиной он откровенно давил на меня, всячески намекая, что лучше мне заговорить первой, пока он дает возможность объясниться.

Тяжелую паузу между нами разрушил еще один телефонный звонок. Звонили мои знакомые из той самой компании, с которой мы организовывали вечера открытого микрофона и которая, равно как и все другие, не впечатлила Марка своим творческим размахом. Шумно галдя и перебивая друг друга, они спрашивали, вырывая один у другого трубку, видела ли я «последние новости» и стоит ли давать мои координаты неким корреспондентам, заявившимся в наше литературное кафе с утра пораньше.

Я, даже без уточнений, понимая, о каких новостях идет речь, крайне сдержанно отвечала на их вопросы: «Да, конечно, видела» и «Нет, не стоит ни в коем случае». Прервав разговор короткой фразой: «Я сейчас не могу говорить, свяжусь с вами позже», я уловила в зеркале у лобового стекла не предвещающий ничего хорошего взгляд Марка и успокоительно ему улыбнулась, пожав плечами, дескать — работа, даже в отпуске покоя не дают.

Разумная часть моего сознания продолжала упрямо твердить, что я поступаю неправильно, скрывая произошедшее. Марк всегда говорил, что невиновному нечего прятаться, а кто оправдывается и врет — точно виноват. И вот я, секретничая и таясь, будто бы подтверждала свою вину в случившемся.

Но другая, непонятная и противоречивая часть меня, твердила, что все эти объяснения даже в самом щадящем варианте будут звучать как «Группа школьниц попыталась убить себя, прочитав мою книгу», и реакцию со стороны Марка они могли вызвать непредсказуемую. Мне нужно было хоть немного узнать о подробностях происходящего, чтобы самой понять, насколько я виновата. И виновата ли? И…кто, вообще, виноват во всем?

Нужно было срочно позвонить Вадиму. Вот кто помог бы внести хоть каплю ясности во все это безумие.

Правда, от одной только мысли, что я сейчас, при Марке, наберу его номер и начну вслух обсуждать инцидент с несостоявшимися самоубийцами, вызвал во мне новый приступ нездорового веселья. Я так и не смогла удержать его, начав давиться смехом и прикрыв рот рукой, чтобы не возбуждать еще большие подозрения.

И тут мне опять позвонили. Звонил знакомый автор, тоже из нашей компании молодых и перспективных, с которым мы познакомились на одной из книжных ярмарок.