Жила-была девочка, и звали ее Алёшка
Шрифт:
— Что вы имеете в виду? — удивилась я, прихлебывая невкусный чай, которым он угостил меня с неискренним дружелюбием.
— Да вот, пытаюсь понять, зачем вам это все надо. Что стоит за этим желанием затесаться к нам, — хитро прижмурившись, он развалился на диване, демонстрируя модную раскрепощённость. — Не хотите же вы сказать, что сами ушли с прошлого места работы и добровольно приехали сюда чтобы работать у … у нас — и тут он не выдержал и засмеялся, очень довольный своим остроумием. Я, к сожалению, не могла разделить его веселья. К столкновению с тем, что мне придётся оправдываться за свое прошлое место работы и доказывать, что за решением сменить его на что-то более скромное не стоят коварные мотивы, я оказалась не готова.
Тем временем мой юркий собеседник
— Ну что, время раскрыть карты? Может, сразу без хождений вокруг да около, расскажете, что вам надо? У вас проект какой-то на предмет того, под кем мы ходим и на кого работаем? Спецрасследование? Нехорошо, ай нехорошо под коллег копать. Хотя вы же нас, региональных, за людей второго сорта держите и думаете, что мы за палку колбасы готовы продаться и одну только заказуху пишем. Что, угадал? Под видом наивной девочки к нам внедриться хотите? Так мы открыто с вами готовы сотрудничать — хотите, сделаем какой-нибудь материальчик вместе? Только вот крыситься и вынюхивать не надо. А то мы люди провинциальные, простые, радушно можем принять и так же радушно и по репе надаём за вашу столичную пронырливость. Ну, что смотришь? — резко переходя на ты, завершил он свое эффектное «разоблачение». — Думала, мы тут дураки и не поймём сразу, что ты засланный казачок? Не на тех напала. Мы сами, знаешь, с ого-го какими усами! Так что давай, прекращай кобениться и открытым текстом говори, что тебе надо.
Это были последние слова, которые я услышала от своего несостоявшегося работодателя. Наш дальнейший диалог был прерван самым грубым образом, когда я молча поднялась и покинула приемную, так и не сказав на прощание ни слова.
В состоянии странного отупения я прошла несколько кварталов, придя в себя лишь в небольшом кафе, где бездумно и автоматически выпила несколько чашек кофе, чтобы хоть чем-то занять руки и не чувствовать, как они дрожат. Это было так странно. Я ведь совсем не нервничала. Просто только что с треском развалились мои очередные надежды на новую интересную жизнь и нахождение своего места в ней. Если это и было ударом, то не сокрушительным, не резким, а каким-то мягко отупляющим.
— Ты не сможешь, не сможешь… Это все зря, зря стараешься, — насмешливо прозвучал в ушах незнакомый и тихий, но настырный голосок.
Возможно именно это монотонное отбивание слов, с которыми я не хотела мириться, вынудило меня воспротивиться, разозлиться, взять себя в руки. Ничего страшного ведь не случилось. Рано ещё странному голосу отбивать этот заунывный ритм у меня в голове. Да, мне отказали два раза подряд и даже умудрились поставить в вину то, что я считала своим достоинством — не беда! В конце концов, так же было и с моей книгой, которую сразу не взяли в печать несколько издательств. Но это не остановило меня… нас. Как говорил тогда Вадим — каждый раз, снова и снова тебе придётся бороться и доказывать, что ты не дура-однодневка. Но только не вздумай в это поверить, иначе…
Поймав себя на том, что улыбаюсь при одном только воспоминании о нем, я постаралась побыстрее отогнать от себя грустные и тоскливые мысли о прошлом. Нужно было больше думать о будущем и не предаваться ностальгической грусти. Единственное, что я могла сейчас себе позволить — это надежду на то, что Вадиму в его новой жизни приходится гораздо лучше, чем мне. И он не чувствует себя ненужным, мозолящим глаз элементом общей картины, который забыли убрать по случайной ошибке.
В тот вечер к возвращению Марка мне не удалось надеть маску беспечной радости, но он, в который раз поинтересовавшись моими успехами, не поверил ответу, что все в порядке, поиски продолжаются, и я верю в лучшее. Да, я была по-прежнему преисполнена активности и азарта, но моя бравада выглядела так наигранно, что он не преминул заметить:
— Мне не нравится то, что происходит, Алёша. Ты опять обманываешь меня. Сначала говоришь, что все в порядке, а потом у тебя произойдёт очередной срыв и я снова узнаю, что твоя жизнь превратилась в ад. Давай, чтобы не доходить до крайностей, ты остановишься прямо сейчас. И разрешишь
Но я упрямилась и хотела набивать те самые шишки, о которых говорил Марк. Уж слишком трудно мне давалось приятие своей полной беспомощности в городе, в котором я и так чувствовала себя никем. Ведь если я сдамся и приму помощь, тот самый противный голосок, повторяющий навязчивое: «Это смешно, смешно. Ничего ты не сможешь, потому что ты никто, никто» станет угрожающе убедительным, и я больше не смогу заглушить его.
На этот раз я решила не скромничать и добиться собеседования в нескольких крупных организациях, которые могли позволить себе подобие пресс-службы, и на местном телевидении, корреспонденты которого утверждали, что делают самые честные новости в городе. Меня не пугало то, что я никогда не работала в таком формате. Я готова была учиться и перестраиваться на новый стиль работы, которая, в любом случае, была бы менее напряжённой, чем та, с которой мне пришлось уйти по собственному желанию.
Вынужденная бюрократичность этих структур сыграла мне на руку — мои письма были зарегистрированы в журнале входящей корреспонденции, а по телефону я была так настойчива, что меня все-таки пригласили на собеседования, пусть и не очень охотно. И уже с первых минут стало понятно, что встречи эти были назначены лишь потому, что у принявших звонок сотрудников просто не хватило сноровки отмахнуться от меня в телефонном разговоре.
Сидя напротив миловидной девушки, судорожно прячущей под ворохом бумаг зеркальце и помаду, я продолжала выслушивать ее насквозь пропитанный враньем рассказ о том, какая честь для них получить такое интересное резюме. И что, как только выпадет возможность, они непременно со мной свяжутся — ведь не каждый день к ним приходят журналисты, работавшие в таком большом и именитом холдинге.
— Вы знаете, я же на вашей газете училась свои первые заметки писать! И ещё мечтала, что когда-нибудь прославлюсь и буду работать именно в вашем издании, — с неискренним восторгом щебетала она. — Но планы меняются, теперь я работаю в нашей пресс-службе и всем, абсолютно всем довольна! — с внезапным вызовом закончила девушка свою проникновенную речь. — А вам мы позвоним, обязательно-обязательно, как только у нас освободится хотя бы одно место. Сейчас мы как-то не настроены на расширение. У нас тут годовщина комбината на носу, нужно на очень высоком уровне ее осветить. А это мы можем поручить только старым, проверенным сотрудникам — тут опыт, знаете ли, главнее. Опыт, знание города и истории нашего предприятия.
— Почему вы думаете, что моей квалификации будет недостаточно для участия в вашем масштабном проекте? — рассеянно изучая пресс-релиз с ошибками в оформлении, которые бросались в глаза даже несмотря на то, что документ лежал в перевёрнутом ко мне виде, переспросила я.
— Ну, уважаемая Алексия Петровна. Ну, вы же не работали с такими темами. Вы репортёр, а не сотрудник пресс-службы. И, кроме того, вы ничего не знаете о нас, о наших партерах и вообще жизни нашего комбината. Но мы все равно очень ценим, что вы к нам пришли! И когда-нибудь… скоро… в ближайшем будущем мы с вами обязательно свяжемся, не волнуйтесь! Ваше резюме остаётся в базе, и как только у нас освободится хоть одно место, вы будете первая, кому мы позвоним! Было очень приятно с вами познакомиться! А сейчас, извиняюсь, но…