Жила-была девочка, и звали ее Алёшка
Шрифт:
— Да ладно тебе, Яр, — неуверенно улыбнувшись, я оглянулась вокруг в поисках зацепки, как же разбудить себя. — Ну ты же сам понимаешь, что это не может быть правдой. Это Фредди Меркьюри болел СПИДом. Или Майлз Дэвис. Ты что — Фредди Меркьюри? И не Майлз Дэвис — это точно! — рассмеялась я, понимая, что совершенно не знаю, как проснуться от кошмара, который не спешил рассеиваться просто от того, что я его осознала.
На лице Ярослава проступила озадаченность, смешанная с тревогой. Похоже, ему самому не нравилось сидеть здесь, в моем сне, и я была очень этому рада. Уж если мы вдвоем приложим все необходимые усилия, то точно проснемся. Он в своей комнате, а я —
— Лекс? — Яр вопросительно уставился на меня. — Ты как — в порядке? Может, еще портвейна?
— А, валяй, все равно от ненастоящего портвейна бывает ненастоящее похмелье, — вновь захихикала я, параллельно понимая, что придумала способ освободиться от иллюзии.
Способ был старым и проверенным — еще в приюте, вызывая придуманных гномиков и волшебниц, мы договаривались, что в случае опасности нужно всего лишь ущипнуть себя за руку. Больно-пребольно, и тогда это ощущение непременно вернет тебя домой.
В том, что боль была способна отогнать любой дурман, я давно не сомневалась, поэтому собиралась применить этот способ прямо сейчас, не дожидаясь конца странного разговора с Ярославом. Как я ни скучала по нему, все же, он был нужен мне в нормальной жизни, а не здесь, в этой изломанной реальности, где я выпиваю рядом с заядлыми алкоголиками, а у Ярослава, оказывается, ВИЧ.
— Ненастоящий портвейн? — он озадаченно уставился на этикетку, изучая ее критическим взглядом. — Ну, может, ты и права, может, это самогон подкрашенный, вон ведь тебя как накрыло быстро. Или не будем больше пить? Давай-ка я тебе лучше кофе закажу, он конечно мерзкий здесь, но хоть как-то протрезвит. Мне бы все-таки хотелось, чтоб ты пришла в себя, а то завтра же ничего не будешь помнить и пристанешь, чтобы я во второй раз все тебе объяснял. А оно, знаешь, не очень-то и в первый раз приятно, темы для бесед есть более позитивные, согласись…Эй, Лекс, ты чего… Да что с тобой!?
Я, внимательно слушая призрачного Ярослава и качая головой в знак согласия, начала пощипывать себя за руки, которые спрятала под столом — сначала легко, потом чувствительнее, потом все сильнее и сильнее. Неправильная реальность не спешила исчезать, наталкивая на мысли, что я очень уж крепко уснула, а это было уже опасно.
Значит, для возвращения в мой мир требовалось действовать радикально.
Немного приподняв длинный рукав свитера, я скользнула ногтями по свежим шрамам легким ласкающим движением, будто приветствуя их, моих верных друзей, и с силой впилась в незажившие раны так, что внутри все сжалось от яркой и мучительной вспышки. Задохнувшись от боли и крепко зажмурившись, чтобы сдержать слезы, я все надеялась, что сейчас проснусь. Уже через несколько секунд я вновь открою глаза, вокруг будет темный заснеженный двор с грозными полночными высотками.
Но нет, первое, что я увидела при "пробуждении", это испуганное лицо друга склонившегося надо мной и все то же дикое место — пластиковые потрескавшиеся стены, гирлянды-дождики, а еще сквозь окно — вспышки салюта на улице, где продолжал гулять веселый народ.
— Лекс? Тебе что, плохо? Ты… съешь что-нибудь, я не знаю… или выпей. Или — нет! Не надо пить! Тебе больше не надо пить, что-то явно не так с этим портвейном. Лучше кофе, как я и предлагал? Да? Давай кофе! Девушка! Два кофе нам, покрепче! И пачку сигарет! Или, может тебе лучше не курить сейчас?
— Яр, — пробормотала я, окончательно понимая, что от кошмара мне так и не избавиться, потому что этот кошмар — и есть реальная жизнь. —
Ярослав умолк, будто пытаясь собраться с мыслями, и через несколько невероятно долгих секунд, наконец, произнес:
— Честно? Иногда не верю. Иногда мне кажется, что я уснул и вот-вот должен проснуться.
— Но не получается, да?
— Да, Лекс. Никак не получается.
Вновь подошедшая официантка принесла нам пахнущий горелыми семечками кофе, пачку сигарет и зажигалку, что-то спросила по поводу того, не будем ли мы еще чего заказывать, но, так и не получив ответ, ушла, пренебрежительно дернув плечом.
Мы с Яром продолжали сидеть, молча глядя друг на друга и пытаясь свыкнуться с новой реальностью. Реальностью, в которой больше не было смелых планов покорения мира, безоблачных мечтаний и веселья. Реальностью, которую перечеркнул страшный диагноз, обозначавший только одно — отныне Ярославу придется выигрывать на спор у жизни каждый год, каждую новую дату на календаре.
— Яр, — наконец, подала голос я, потянувшись рукой к сигаретам. — Вот ты сказал, что точно уверен. В этом… в том, что у тебя ВИЧ. А почему? И вообще, как это произошло? Как ты заподозрил?
— Долгая история, Лекс, — следом за мной выходя из состояния молчаливого ступора, ответил Ярослав, так же закуривая. — Долгая и запутанная, с чертовой кучей ненужных тебе подробностей. Я сам в них до сих пор не могу разобраться. Ну что ты так на меня смотришь? Что еще?
— Послушай… А тебе курить вообще можно? Ведь иммунитет уже не может… нормально противостоять… — чувствуя, как горло сдавливает спазм, я прокашлялась и заморгала, пытаясь навести резкость — картинка окружающего мира почему-то смазалась, и лишь через несколько мгновений я поняла, что это из-за слез.
Раздраженно тряхнув головой, я постаралась скрыть эту неконтролируемую слабость — не хватало еще начать оплакивать Ярослава раньше времени, и чтобы он это заметил.
— Ну, не желательно, Лекс, конечно, не желательно. Но меньше всего я хочу стать стерильным и правильным поклонником здоровых привычек. Трястись по поводу каждой мелочи, способной меня убить, шарахаться от кашляющих или чихающих людей, а их сейчас, зимой вон сколько на улицах! — он негромко рассмеялся и я почувствовала, что окружающий мир опять расплывается перед глазами. — Я и на учет не становился, и лекарств никаких поддерживающих принимать не собираюсь. Не хочу. Вот не хочу и все. Сколько еще месяцев или лет натикает — столько и натикает. Знаешь, после всего этого, я стал жутким фаталистом. И не хочу больше ни за что бороться или цепляться. Будь что будет — и никак иначе! — и он, привычно тряхнув челкой, пригубил начавший остывать кофе. — Фу, ну какая же все-таки гадость! Сколько пью — никак не могу привыкнуть! Мне кажется, вот этот… напиток — реально яд и он способен убивать быстрее никотина.
Не в силах сдержать улыбки в ответ на его откровенное дуракаваляние я тоже сделала глоток ужасной на вкус жидкости и повторила свой вопрос:
— Ну а все же, Яр? Как ты узнал? Давно? Расскажи. Расскажи мне все.
Историю, которую выложил мне Яр, я слушала, чувствуя, как волосы на затылке шевелятся от ужаса. Слишком ненормально, неправильно, вызывающе несправедливо все было.
Оказывается, тот самый тайный возлюбленный, имени которого он и сейчас не хотел называть, был инфицирован давно. Мало того, прекрасно знал об этом, да вот только Ярослава в известность ставить не собирался — во избежание лишних разговоров и "ненужных истерик".