Жила-была девочка, и звали ее Алёшка
Шрифт:
— Как истерик? Как истерик, Яр? — чувствуя, как тяжело выговаривать каждое слово задеревеневшим языком, переспросила я. — Ведь это же… это же вопрос жизни и смерти, в прямом смысле слова.
— Ну вот не хотел он… заморачиваться, — задумчиво глядя в сторону, ответил Ярослав. — И меня лишний раз волновать.
— Это он тебе так сказал? Или это ты так считаешь? Что не хотел волновать? Ведь это же трусость, Яр, преступная трусость! Он же умышленно, понимаешь, умышленно тебя заразил! Если бы ты знал об этом, да разве бы ты стал…
— Стал бы, Лекс. В том-то и дело, что стал, — неожиданно твердым и резким тоном оборвал меня Яр. — Да, я был бы более осторожен, но не отвернулся бы от него. Потому я так разозлился, когда узнал, что полтора года меня водят за нос. Ведь это не любовь, Лекс. Это какая-то извращенная похоть. Когда нет доверия, когда есть тайная, вторая жизнь, когда человек изменяет направо и налево, врет, выкручивается, юлит. Это что угодно, но не
— Он изменял тебе? — переспросила я, параллельно ругая себя за глупый вопрос. И без лишних уточнений я видела, насколько больно Ярославу говорить на эту тему. Ведь несмотря на то, что он узнал правду и больше не питал иллюзий, его чувства никуда не делись. Они продолжали упрямо жить, мучая его даже несмотря на осознание того, что в ответ на свою любовь он получил удар ножом в спину.
— Помнишь, когда я последний раз приходил в универ? — продолжил Яр, наконец, справившись с эмоциями. — Я уже тогда кое-что подозревал. Наша последняя поездка… Она была совсем не такой, как предыдущие. В тот раз он даже не очень-то хотел брать меня с собой, все придумывал какие-то причины, почему я не могу ехать с ним. А я доказывал ему, что это неважно, что это пустяки. Глупо. Как глупо, правда, Лекс? Лучше бы мы с тобой тогда действительно в Артек рванули, раскапывать свитки древних греков, как я врал родителям, — улыбнулся он, а я, чтобы не разреветься, только крепче сжала пальцами левую руку, снова впиваясь ногтями в шрамы. Только этот проверенный способ мог дать мне порцию новой силы, чтобы спокойно улыбнуться в ответ и поддержать Ярослава в его шутке. — Но я настоял, и мы все же уехали. А он, знаешь, наверное, решил, что так лучше. Пусть я сам все увижу — и уйду от него. Ведь к тому времени я ему окончательно надоел. Это я сейчас понимаю. А тогда нет, не понимал. Вообще не хотел понимать. Как и то, что он терпеть не может все эти выяснения отношений и "истерики". Это его вечное слово "истерики" — им он прикрывался, когда я вызвал его на откровенный разговор после нашего возвращения.
Тогда вопросов и подозрений накопилось у меня очень уж много. И он, как бы нехотя и все время повторяя "только не надо истерик" подтвердил, что вся та вереница непонятных людей, которых я, возвращаясь с пляжа, видел выходящими из его номера… нашего номера! — Яр шумно выдохнул дым. — В общем, это не были массажисты или обслуживающий персонал. Все это были его случайные любовники. И знаешь Лекс, от чего я приофигел, изрядно приофигел? Даже не от самого факта того, что я не один… Кто виноват, что я такой бестолковый дурак, раз держал в голове эту смешную цифру — один? Я реально был шокирован количеством их. Других. Замен мне, что ли. Потому что тогда у меня что-то в голове щелкнуло и я внезапно понял, что те его случайные друзья-приятели, на которых я наталкивался время от времени в его квартире — они тоже… не совсем друзья-приятели. Может и не все, но многие — это точно.
Я молчала, не зная, что сказать. Да и что можно говорить в ответ на такие дикие вещи, которых не должно было происходить, но они, тем не менее, регулярно происходили. И мир не летел в тар-тарары, солнце все так же жизнерадостно поднималось над горизонтом каждое утро, и звезды не сыпались на землю карающими метеоритами.
— И вот тогда, Лекс, после того, как я понял все… Ты не поверишь — первой мыслью было сразу же пойти и провериться на предмет всяких венерических болячек. Смешно, правда? У меня тут вроде как сердце разбито, а я о таких низменных материях думаю. Если уж совсем начистоту говорить, наверное, это было просто отвлечение. Мне нужно было переключиться на что угодно, на любое занятие, лишь бы не думать о том, каким я был идиотом. А еще это странное ощущение — пустота. Оно меня с ума сводило. Еще вчера у тебя было все, а сегодня ничего нет. Совсем ничего. И ты, понимая все, не можешь этого принять. Это знаешь, как человеку ампутируют руку или ногу, а она у него все еще болит, очень болит, эта несуществующая рука или нога. Вот так и мое странное чувство. Которое я сам отрезал, ампутировал, его уже не было, не должно было быть! А оно все еще болело, временами невыносимо. Поэтому я должен был отвлечься.
— И ты пошел… в поликлинику? — чтобы хоть как-то поддержать этот все более невыносимый разговор, переспросила я.
— Да нет, Лекс, какая поликлиника, — фыркнул Яр. — У нас же врачебная тайна — вещь мифическая, и только в трактатах по врачебной этике существующая! Если бы у меня нашли что-то возмутительное, это знал бы весь наш участок, соседи и мои маменька с папенькой в придачу. Не знаю как, но раззвонили бы, нашим медсестрам только дай языки почесать. Да и вообще, в моей поликлинике лаборатория просто отстойная. Нет, я пошел в диагностический центр, мне как раз в октябре восемнадцать исполнилось — так что можно было спокойно, без чьего-либо сопровождения сдавать какие угодно анализы. Хоть на наличие тайно подселенных внутрь инопланетян, — Яр опять не удержался
— И… и что дальше? — подала голос я, потому что Ярослав замолчал, будто бы раздумывая, завершить рассказ на этой обнадеживающей ноте или довести до правдивого конца.
Похоже, реалист в нем, как всегда, победил.
— Ну, а дальше, Лекс… Получил я свои анализы в специальном окошечке, анонимно, там даже фамилии моей не было — всего лишь кодовый номер в ответ на предъявленную квитанцию. А там красота — сифилиса нет, гепатита — нет, герпесов и разных цитомега… ну ты поняла, тоже нет! Ну, загляденье просто, а напротив графы с ВИЧ — такой маленький плюс. Типа крестика. Я сразу даже не въехал, думал, может какой бонус мне плюсом начислили. Вроде как "Уважаемый клиент! Если вы совсем идиот — то приглашаем вас пройти обследование на ВИЧ еще раз, бесплатно, после того как повторно вляпаетесь в какую-нибудь историю!" — тут уже я не смогла подавить нервный смех, живо представляя себе подобную рекламную акцию.
— Ну и приписка мелким шрифтом внизу — в случае положительных анализов на такие-то и такие-то болезни — звоните вот сюда, а в случае обнаружения антител к ВИЧ — вот сюда. Вот я взял и позвонил, сказано позвоните, я и позвонил! — по тому, как в голосе Ярослава слышалось все больше веселых ноток, я понимала, что глубоко внутри он все переживает заново, и веселье это — от полнейшей безысходности. — И мне какая-то барышня говорит по телефону — здравствуйте, вы позвонили на линию доверия ла-ла-ла, если ваш тест положительный ла-ла-ла. А меня такой смех разобрал, Лекс, я ей говорю — да, вы знаете у меня результаты очень даже положительные, вообще анализы такие положительные! Она не поняла и говорит мне — молодой человек у вас там что написано в форме ответа? Я ей опять — да все положительно, выявлены антитела к ВИЧ, это же хорошо? Антитела есть — это вроде как иммунитет, да? Ей, наверное, редко такую чушь несли по телефону, потому что она в ответ удивленно и даже сочувственно говорит — нет, это не иммунитет. У вас — подтвержденная ВИЧ-инфекция. И вот тогда я и прозрел, Лекс. И понял, что плюсик в графе это не всегда хорошо. Что иногда это может быть и крест — на всей дальнейшей жизни. Хотя та дамочка мне как раз обратное доказывала. Она раз десять повторила, что "ВИЧ — это же не конец жизни!" С тех пор я слышать не могу эту фразу.
— А потом что, Яр? Что потом? Как ты это… вообще пережил? Почему сразу не пришел ко мне? Ведь нельзя же, узнав такое, просто взять и пойти домой, как ни в чем ни бывало. Почему не позвонил? Почему не вызвал меня, я бы прибежала сразу же, я бы все-все бросила, мы бы с тобой…
— Тихо-тихо, Лекс, не надо, не начинай. Ну, во-первых, я реально не хотел тебя дергать, у тебя была другая жизнь, другие проблемы, вернее, вообще не было проблем. А я вдруг начал понимать, как это здорово, когда совсем нет проблем. И очень не хотел ломать твою беззаботность. Ну и, кроме того, какое-то время я еще не верил. Когда первый шок прошел, я подумал — наверное, это ошибка, ведь результаты анонимные, ну перепутали порядковый номер, всякое бывает! Тем больнее в нашей стране, где вообще все служащие безалаберные, а медики — тем более! У нас хирурги ножницы забывают в человеческом теле после операции, а тут — шестизначный код! Вот какая-то девочка-стажерка первую или вторую цифру спутала. Или вообще — все! Поэтому я пошел и заказал олл-инклюзив второй раз. Результаты, как ты понимаешь, оказались теми же. Вот тогда я поверил окончательно и сильно испугался. Так сильно, будто изнутри меня выморозило. Ни вдохнуть — ни выдохнуть, только жуткий холод. Будто я уже умер.
— И почему же ты промолчал? Почему ты ничего не сказал мне тогда? Как ты думал один справиться со всем этим? — чувствуя, что негодования от такого решения друга перекрывает даже липкий ужас от его рассказа, возмутилась я.
— А чем бы ты мне могла помочь, Лекс? — тихо ответил Ярослав, продолжая нервно вертеть в руках зажигалку. — Ведь я же не за себя испугался. За него.
Способность говорить изменила мне на несколько секунд. Мысль о том, что любовь — не такое уж святое и благословенное чувство, а тяжкое увечье, незаживающая рана, через которую медленно вытекает жизнь, снова пришла мне на ум.