Жили два друга
Шрифт:
– Вы сейчас не говорите, а кричите, – улыбнулся Оленин.
– К черту эмоции! – возвысил голос главный редактор. – У меня своя теория, от которой я не отступаю уже свыше двадцати лет. Люди несут в литературу пережитое, увиденное, выстраданное. И вот такие, как он, создают новое, впервые открывают перед читателем уголок неисследованный и страшно притягательный в нашей действительности. А ты молчи! – махнул он вдруг на Демина. – Ты должен только присутствовать, когда старшие дискутируют, быть терпеливым и поглощать мудрость. То, что ты написал, просто здорово. Ты впервые с такой яркостью дал фронтовое небо с его запахами и красками. А люди
Демин сосредоточенно молчал, готовый вовремя ответить на любой возникший у Батурина вопрос. Мысленно он перебирал еще и еще раз все страницы рукописи, вспоминая обобщения и философские выкладки, сделанные в ней Леней Пчелинцевым. А Батурин все сыпал и сыпал:
– А как он поставил вопрос о личности командира, ответственного за бой. От личности такого человека, от его таланта, умения предвидеть порою все зависит. Если мудр и прозорлив командир, так и войско его бьет врага без промаха. А если он старенький, тупой, с мозгами, заплывшими от неспособности думать и анализировать, он не только полк погубит, но и дивизию, и армию. Смело поставлен вопрос о роли личности на поле боя.
Батурин, разлохматив седеющие волосы, заговорил об образах повести с горячностью истинного художника.
Распахнув полы черного пиджака и запустив тонкие пальцы под ярко-коричневые подтяжки, он быстро заходил вокруг стола:
– Нет, ты чародей, Демин. Взять хотя бы твою героиню. Ведь это же королева в солдатской шинели. Ее любовь к Муратову. А их последний совместный боевой вылет. О! Все это бесподобно. Конец у тебя, правда, несколько подгулял… Обычно люди к концу расписываются, а ты как выдохшийся бегун перед финишной ленточкой. Но мы это поправим. Так, что ли, Виталий Федорович? – обратился он к Оленину.
– Конечно, Сергей Кузьмич, – с готовностью согласился заместитель. – Я настолько влюбился в эту рукопись, что готов на все возможное, если, разумеется, Николай Прокофьевич примет мою помощь.
– Не примет? – воинственно поднял подбородок Батурин. – Пусть только попробует не принять.
Они были внешне совершенно разные – порывистый мужиковатый Батурин и Оленин, с тонким, бледным лицом и спокойными серыми глазами за стеклами роговых очков. Батурин подошел к Демину.
– Каков итог? Мы вынимаем из очередного номера довольно вялую повесть о лесорубах и заменяем ее твоею. Вся редколлегия единогласно меня поддерживает, потому что «Ветер от винта» – это действительно открытие. Дай я тебя поцелую, летчик. – Батурин прижал к себе Демина, обдал его запахом хороших духов и дорогого коньяка. Установив, что Сергей Кузьмич был малость под хмельком, Демин твердо решил: вот и настало время действовать. Но был он все-таки человеком, воспитанным армейской дисциплиной и до крайности деликатным. То, ради чего он затеял всю эту историю с клеенчатой тетрадью, ради чего пришел в редакцию, подчиняло себе весь образ его размышлений. Он думал о Заре, и только о Заре. Он долго молчал, но как и всякий настоящий летчик, выпалил все сразу.
– Сергей Кузьмич, – потребовал он внимания, – у меня есть к вам одна просьба.
– Говори, пожалуйста, я тебя слушаю.
– Сергей Кузьмич, у меня жена в больнице и в очень тяжелом состоянии. И я бы очень вас попросил.
– О чем бы ты меня попросил, мой чародей-летчик, – доверительно
– Нет, она лучше! – выкрикнул Демин. – Лучше и красивее. И зовут ее вовсе не Фатьма, а Зарема.
– Автору виднее, – доброжелательно усмехнулся Батурин. – Но, чего ты хотел?
– Если бы пятьсот рублей, Сергей Кузьмич, – отчаянно выпалил Демин.
Батурин иронически поглядел на Оленина.
– Эка хватил, – произнес он совершенно серьезно, с помрачневшим лицом. – Да разве такой суммой прорехи быта залатаешь, милый человек? Пятьсот рублей мы тебе с Виталием Федоровичем не сходя, как говорится, с места наберем. – Он нажал на кнопку звонка, вделанную в письменный стол, и тотчас же вошла в кабинет секретарша. – Оленька, сколько печатных листов в рукописи этого молодого человека?
– Пятнадцать с половиной.
– Так вот, Оленька, сей молодой человек находится не в очень веселых материальных обстоятельствах.
Поэтому немедленно договор, шестьдесят процентов гонорара, и чтобы сразу все это перевели.
Секретарша удалилась, а Батурин торжественно стал подсчитывать. Он любил окрылять молодых, если эти молодые были талантливыми. Капитан запаса, стоявший перед ним, по его глубокому убеждению, относился к племени таковых.
– Значит, на первый раз вы получите около девятнадцати тысяч рублей. Сберкнижка у вас при себе и, я надеюсь, на ней не миллион?
– Один рубль, Сергей Кузьмич, – безо всякой интонации ответил Демин, у которого от неожиданности происходящего все поплыло перед глазами.
– Ну и вот, – обрадовался Батурин, иного ответа не ожидавший. – Идите и немедленно продиктуйте Оленьке номер счета, а потом сразу в больницу к своей Фатьме Амирановой и не давайте ей никогда бросаться в огонь.
– Не дам, Сергей Кузьмич, я за нее сам сто раз брошусь.
Глава четвертая
Демин назвал последующую неделю своей жизни неделей восхождения. Словно оглушенный, бродил он по городским улицам и думал, думал. Он вспоминал, как в сберегательной кассе молодая, бедно одетая контролерша с худеньким миловидным лицом даже руками всплеснула:
– Боже мой! Да ведь вам столько денег перевели.
– Я из них половину должен отослать, – как бы оправдываясь, сказал Демин, – отослать матери погибшего друга. Клятву такую в свое время дал…
Из сберкассы он отправился в «Гастроном». Там он накупил фруктов, конфет, фруктового сока. В парфюмерном магазине взял большой флакон духов «Красная Москва» и на такси поехал в больницу.
Дрожа от озноба, Зарема лежала на койке под стареньким шерстяным одеялом. Нездоровый румянец жег ее щеки. Демин уселся рядом и стал выкладывать содержимое свертков на тумбочку. Она с любопытством переводила взгляд с одного пакета на другой, а пестрая коробка конфет привела ее просто в ужас.
– Уй, Коленька! Откуда у тебя все это?
Оп наклонился, щекой прикоснулся к ее горячему лицу.
– Ну а на твоем фронте как, Заремка?
– Ты понимаешь, – виновато улыбнулась она, – это я простудилась немножко… Доктор говорит, что надо бы провести еще одну пенициллиновую блокаду.
По где взять пенициллин? Ампулы такие дорогие.
– Будут ампулы, Зарочка.
– Гляди, какой Ротшильд, – тихо засмеялась она. – Отвечай, презренный, откуда взял деньги?
– Так… заработал… скоро узнаешь.