Жили мы на войне
Шрифт:
— Жорж, макинтош!
Он хвать шинель и ко мне.
— Чего ты? — удивишься.
— Так ведь шинель приказали дать.
А солдаты уже за животы схватились.
Ко всему он относился очень серьезно и юмор начисто отвергал. Сидим мы за столом и чаи гоняем. И всех в сон тянет. Только слышу — артналет начался.
— Жорж, — говорю, — сбегай, посмотри, что там?
Через несколько минут ординарец возвратился.
— Стреляют, товарищ лейтенант.
— Да слышу, что стреляют, а где
— Далеко…
Сам вышел, посмотрел: снаряды в самом деле далеко бухают, а расчеты наши на всякий случай в блиндажах укрылись.
— Ладно, — говорю свободным солдатам, — давайте отдохнем, поспим.
Были у нас разные мечты, у каждого своя. Но две общие. Одна — дожить до победы. Другая — поспать вдоволь. Только мало кто знал, что означало это «вдоволь».
— Жорж, — спросишь иногда, — сколько бы ты проспал, будь твоя воля?
— Да минут шестьсот, товарищ лейтенант.
Об этих шестистах минутах мечтал, пожалуй, каждый.
Расстегнул я ворот, ослабил ремень, лег. И сразу у нас замечательный оркестр образовался: по части храпа наш взвод славился в батальоне, очень дружно получалось, как по команде. Уж не помню, сколько времени прошло, только солдаты один за другим подниматься стали. А мне не хочется. Слышу: котелки гремят, ординарец свет разжигает. Думаю про себя: «Еще минут пять полежу». Но Жорка в таких случаях неумолим. Чувствую, подходит ко мне и ласково, но настойчиво начинает свою песню:
— Товарищ лейтенант, а, товарищ лейтенант…
И подносит свой светильный агрегат, чтоб, значит, отыскивать вещи было, сподручнее.
— Сейчас встану, — говорю я. И уж хотел одним махом покончить со сном, как Жорка смертельно испуганным голосом завопил:
— Не поднимайтесь, товарищ лейтенант!
— Что еще за новости? — недовольно бурчу и хочу рукой опереться.
— Не шевелитесь! Думаю, дело серьезное.
— Что такое? — уже с тревогой спрашиваю.
— Снаряд…
— Где снаряд?
— Да сбоку у вас засел.
— Что за чепуху порешь?
— А вы сами посмотрите.
Осторожно оглядываю себя и вижу: торчит из лежака снаряд. Что за чушь? Слежу глазами: головка между бревен застряла, а сам он, будто прижал меня к лежанке, прямо поперек тела лежит. Вот чертовщина! Что же делать? Подумал немного, хоть, откровенно говоря, мысли и путались, командую уже официально:
— Всему личному составу покинуть помещение.
Жорка отвечает:
— А они, товарищ лейтенант, давно покинули, как только про снаряд услышали.
Начал думать. Я лежу и ничего путного придумать не могу. Только спросил:
— А ты что остался?
Он вопросом на вопрос:
— А вы как? Одному вам никак не выбраться.
— А с тобой выберусь? Что делать-то?
— Не знаю, — отвечает
— Как не дышать? Я же помру сразу.
— Не знаю, товарищ лейтенант. Только дышать вам сейчас никак невозможно. Бабахнет.
Наконец надумал я:
— Беги за саперами. Не могу же я здесь до морковкина заговенья лежать. Да еще и не дышать.
Жорка осторожно, на цыпочках стал пробираться к двери. Вскоре два сапера появились. Осмотрели снаряд, пошептались о чем-то. Один вышел, другой остался.
— Вытаскивать снаряд будем, лейтенант.
— Так он бабахнет, — подал голос Жорка.
— Посторонним очистить помещение! — скомандовал сапер.
— Я не посторонний, я — связной. Мне нельзя, — заторопился Жорка.
— Взорвется!
— Чему быть, того не миновать.
— Жорка, — говорю, — уйди ради бога. Ну, чего рисковать?
— Служба у меня такая, — вздохнул Жорка. — Может, помощь потребуется.
Подошел сапер ко мне и стал осторожно вытаскивать снаряд. Глянул я — у него все лицо в поту. На себя глянуть не мог, но чувствовал — тоже не сухой был. Вытащил он снаряд, осторожно вынес из землянки. Жорка дверь открыл — все-таки помощь его понадобилась.
Ушли саперы. Я посидел, помотал головой, будто с похмелья, достал из планшетки список личного состава. К стыду своему только тогда и узнал, что Жорка и не Жорка совсем, а Егор Проскуряков, двадцати лет.
Тут саперы вернулись.
— Не взорвался снаряд, — говорит один. — Считай, лейтенант, что ты «привет от своих» получил.
— Что за «привет»? — спрашиваю.
— А мы так снаряды, которые не взрываются, называем. Наши люди на фашистских заводах работают, ну и шлют, когда можно, такие «приветы». Бывай, лейтенант, будешь сто лет жить.
Вышли на воздух и мы с Жоркой. Глянул я на него — кудрявого, голубоглазого да ладного, к горлу у меня что-то подступило. Еле выговорил:
— Спасибо тебе, Егор Проскуряков. Большое спасибо!
— Так ведь служба у меня такая, — ответил он. — Не мог я по-другому. Не положено.
ЧАСТНЫЙ СОБСТВЕННИК
Интересная внешность была у рядового Силкина. Как будто кто-то специально его сделал для того, чтобы солдат смешить. Рост маленький, полы шинели по земле тащатся. Как-то Ведеркин не без умысла крикнул:
— Слышь, Силкин, подержи винтовку.
Отложил Силкин свой автомат в сторону, взял винтовку. Все так и покатились со смеху. Мушка ему как раз до пилотки доставала, а штык, как вершина сосны, где-то в небе покачивался. С тех пор Силкин не плошал, старался подальше от винтовок держаться. Старшина ворчал: