Жили мы на войне
Шрифт:
— Как я тебе, Силкин, пилотку подберу? Детей у нас в армию не берут, потому и детские пилотки по специальным заказам шьют. До генерала тебе не дорасти, в ателье, выходит, путь пока закрыт. Пробуй эту. Беда мне с вами — с тобой да Живодеровым.
Нахлобучил Силкин пилотку — один носик торчит. Не выдержал солдат Сидоров, плюнул в сердцах. Пробасил:
— Ты где, Силкин, находишься?
Силкин глазами хлопает.
— Ты в Европе, Силкин, на сегодняшний день. Выполняешь освободительную миссию. Ну, посмотри на себя, какой ты воин-освободитель? Ты карикатура на всех нас,
Покопался Сидоров в своем бездонном мешке, долго колдовал над пилоткой, но привел ее в более или менее приличный вид. После этого Силкин стал тянуться к Сидорову, и начали между ними завязываться такие беседы.
— И что ты, Силкин, высматриваешь все у немцев? Что тебе, у них нравится? — спрашивает Сидоров, не глядя на собеседника и потягивая самокрутку.
— Многое нравится, — отвечает Силкин, подсовывая под себя шинель. — Печки, например. Стенки кафелем облеплены, уголь в брикеты спрессован. Чистота и порядок. Бросишь два брикета, прислонишься щекой, а она гладкая и теплая, как баба, ей-ей…
— Ну, ты это брось, — сердится Сидоров. — Лучше русской печки в мире нет.
…Восхищение у Силкина вызывали и заборы. Металлические, высокие, они надежно ограждали, за них можно было попасть только через калитку, которая защелкивалась на английский замок.
— Нет, вы только посмотрите, — чуть ли не кричал Силкин, ударяя ладонью по сетке, которая издавала звонкий металлический звук. — Сюда же ни один ворюга не проникнет. Клади во дворе любую вещь — цела останется.
— Частный собственник проклятый — вот кто ты такой, — сплевывал Сидоров. — Заборы тебе подавай.
Как-то, не знаю уж за какой нуждой, зашли мы в один такой дом. Вдруг слышим: во дворе что-то шлепнулось, взрыв, ну, а потом, как всегда, осколки прозвенели. Нас как ветром сдуло. И так получилось, что последний, кто бежал, и дверь дома, и калитку захлопнул. А замки-то на английский манер запираются — сами, как затвор в автомате. Отбежали, остановились, посмеялись над собой, как водится.
— Все? — спрашиваю.
— Все, — отвечают хором.
— А где Силкин?
— Только что был, — отвечает кто-то не очень уверенно.
— Где в последний раз видели его? — начинаю беспокоиться.
Стали вспоминать — да он во дворе того дома крутился. Пришлось возвращаться. Подходим ближе: дело серьезное. Мины так и шлепаются, весь двор испахали. А тут еще какой-то фашист, видно, на снайпера учившийся, объявился — пули над головами так и повизгивают. Вижу: мечется наш Силкин по двору, будто кто за ним гоняется. Шинель в ногах путается, пилотка на нос сползла. Только в одном углу пристроится, заляжет, голову руками обхватит, а тут рядом мина ухнет. Подхватит он полы и в другой угол мчится. Решил было через калитку прорваться, подбежал к ней, трясет что есть силы — не поддается, добротная работа. Пытался через сетку сигануть, пальцами уцепился, а ноге опоры нет. Совсем обезумел парень. Разбежался и головой вперед на сетку летит, думал: повалится.
— На таран пошел, дурья башка, — злятся ребята.
Ну, а сетке что от этого? Спружинила и отбросила
Видим: погибнет человек, как пить дать. Начали совещаться. Думаем, гадаем — ничего путного придумать не можем. А Силкин, как заяц в клетке, мечется. Тут Сидорову в голову мысль пришла.
— Дозволь, — говорит, — лейтенант, за саперными ножницами сбегать.
— Беги!
Ругаясь, побежал Сидоров за ножницами. А Заря свой «телескоп» пристроил, в перестрелку с немецким снайпером вступил. То ли снял его, то ли испугал — не знаю, но умолк вражина. А мины все летят, Не выдержал Силкин, взмолился:
— Ребята! Спасайте, не могу больше! — вопит.
А ребята длинными очередями отборных слов так и сыплют:
— Что, частник проклятый, у себя дома тоже такой забор поставишь?
Прибежал Сидоров с ножницами, к дому двинулся, а немецкий наблюдатель, видно, заметил его, фашисты еще огня прибавили. Так и не поняли мы, чего им этот дом приглянулся? Или, увидев нас, решили, что там штаб разместился, или еще что?
Дополз Сидоров до забора, опрокинулся на спину и стал эту проклятую сетку резать. А она крепкая — с маху не возьмешь. Не знаю уж, сколько времени прошло, мне показалось — вечность, а Сидорову с Силкиным, наверное, еще больше. Наконец дыра проделана, полез в нее Силкин и застрял. Схватил его Сидоров за шиворот и выдернул, как кутенка. К счастью, все кончилось благополучно.
— Что, Силкин, будешь дома такой забор ставить? — смеялись солдаты. — Не забор — красота. Любую вещь клади — никто не утащит.
— Ну его к дьяволу, забор этот. Они тут друг друга боятся — воспитание такое. А у нас в деревне — другое дело. Любую вещь клади — никто не возьмет. Сообща живем…
ВО ДВОРЦЕ
Место было удивительно красивое. Высокие деревья, словно любуясь собой, заглядывали в тихую воду пруда; к огромному белому дому, что стоял в глубине парка, вела широкая аллея, посыпанная белым песком.
Мы шли по этой аллее в серых грязных шинелях, с вещмешками за спиной и автоматами через плечо и стеснялись ступать грубыми солдатскими ботинками по песку, словно это был натертый до блеска паркет.
— А что, хлопцы, — сказал Заря, — неужто в таком домине одна семья жила?
Я глянул на дом-дворец и подумал, что, наверное, очень одиноко и скучно было хозяевам жить в нем.
— Гости к ним приезжали. Балы каждый вечер, — протянул Силкин.
— У них еще и прислуга была, — подсказал Поделкин.
— Ну, прислуга в таких комнатах не жила. Ей подвал или чердак отводили, — возразил Заря. — А комнаты там — прямо залы, хоть в футбол гоняй. И в лапту места хватит.
— В таком дворце детский сад можно устроить, школу или санаторий, — подсказал Жорка.
И мне сразу представилась здесь другая жизнь — шумная, веселая и говорливая.
Мы шли в дом на ночлег. Нам было приказано осмотреть его и заночевать там. Обошли, осмотрели и, никого не найдя, собрались вместе.
— Душно, ребята, и мрачно, — сказал Поделкин и обратился ко мне: — Может, во двор пойдем, лейтенант?