Жилины. История семейства. Книга 2

Жестков Владимир

Сделав небольшую паузу, Иван с Митяем продолжили доставать новые рулоны, а последний даже вынимать из короба не стали, а просто перевернули его, и оттуда на пол вывалился кусок материи благородного серого цвета, с характерным завитком, который на ткани превращался в специфический рубчик.

– Ой! – взвизгнула Анастасия. – Это что такое? Красота-то какая! Я прямо вижу ферязь, пошитую из этой материи. Батюшка, пожалуйста, купи нам всё это богатство. Всё без исключения. – Она одной рукой держалась за стол, а другую положила на получившуюся гору ткани, элегантно свесив кисть и начав ею слегка покачивать.

– Настасья, – послышался довольно сердитый голос Тихона Сидоровича, – это же очень дорого. У меня вряд ли найдётся столько денег.

–

Папенька, – избалованным голосом произнесла его дочка, – не я ли намедни матушке двенадцать рублей отдала, которые мне заплатила госпожа Трентюхова за салоп из бархата и парчи? Там материала пошло всего на пять рублей, а я и в семью деньги принесла, и себе чуточку оставила. Я знаю, что говорю. Всё вот это, – и она обвела рукой стол, – даст столько денег, сколько вы своим трудом за год не заработаете. Так что доставайте мошну и меняйте свои деньги на Ивановы ткани.

Митяй от всего, что в избе творилось, съёжился и как будто совсем исчез, чуть ли не под стол спрятавшись, а Иван, наоборот, грудь надул и выпятил её вперёд.

– Тихон Сидорович, прошу прощения, но, мне кажется, Анастасия Тихоновна во многом права. Если, как она говорит, на шитье можно заработать больше, чем стоит материал, то она предлагает выгодное дело. Здесь, на столе, тканей на девяносто два рубля. Сумма, конечно, огромная, но я решил рискнуть и задаток за них заплатил. Правда, – и он смущённо улыбнулся, – на всякий случай договорился, что, ежели спроса на эту красоту не будет, вернуть смогу и на что-нибудь другое, попроще, то, что мы с Тихоном Петровичем обычно привозим, поменяю. Но мне кажется, что Анастасия Тихоновна сумеет из этих тканей такие вещи сотворить, что заказчики их все без остатка разберут и вы в большом прибытке окажетесь. Давайте так поступим. Прежде всего, я скидку в десять рублей сделаю, итого восемьдесят два рубля получится. А затем договоримся о следующем порядке оплаты: сейчас половину, это сорок один рубль, чтобы я смог со своим поставщиком дорасплатиться, но при этом договор о возврате невостребованного товара в силе оставить. Затем ты мне, Тихон Сидорович, каждый месяц по пять рублей платить будешь, ну а в самом конце и последние шесть рублей отдашь. Мне кажется, что Анастасия Тихоновна сама сможет такие деньги за это время заработать и ими расплачиваться, так что тебя это совсем занимать не будет. Опять же, если у дочери не всё получится, как она задумала, я готов забрать оставшиеся ткани на сумму долга. Условие одно: они должны быть в том виде, в каком я их привёз. То есть одним целым, неразрезанным куском. Сейчас я бумагу дам с указанием, что сколько стоит.

И Иван за несколько минут, передвигая отрезы тканей с одного конца стола на другой, написал весь список в двух экземплярах и один протянул хозяину.

Тихон Сидорович сидел молча, уставившись в пол. К нему подошла жена, что-то сказала на ухо, он резко встал, подошёл к сундуку, открыл его, залез в мошну, достал оттуда горсть монет, отсчитал сорок один рубль, в основном серебряными рублями и полтинниками, но среди них мелькали и золотые двухрублёвики с изображением Андрея Первозванного, и, повернувшись к иконе, висевшей в красном углу, истово перекрестился, бормоча про себя какую-то молитву.

Пересчитав деньги и сложив их в полотняный мешок, Иван с Митяем положили его в освободившийся короб, выпили по чашке травяного чая, предложенного женой Тихона Сидоровича, попрощались с хозяевами, вышли из избы, положили пустые короба на телегу и молча поехали дальше. Только отъехав не менее версты от Крутиц, Иван проговорил:

– Ну дела, – и надолго замолчал.

Митяй, державший в руках вожжи, даже не глядел на Ивана. Он глубоко задумался.

Вскоре вдали показались дымы обжиговых печей фабрики Луки Фроловича Горшкова. Сам хозяин стоял во дворе, собрав вокруг себя несколько человек, скорее всего, давал им последние указания, готовясь куда-то ехать. Увидев Ивана, обрадовался, даже приобнял его, а Митяю кивнул

головой, когда Иван представил парня в качестве нового приказчика.

– Иван, я тебе много времени уделить не смогу, у меня сегодня очень важная встреча. Ищу себе партнёра. Надумал сильно расширить производство. Надо новые печи строить, а они недешёвые. Один богатый человек согласен деньги свои вложить, но уж больно много он за эти деньги просит. Вот я всё и думаю: сунуть свою голову в эту петлю или ещё поискать кого? Не удушит ли меня эта петля?

– Дядя Лука, если бы мне такие мысли в голову пришли, я бы на это не решился. Я не знаю, какие у тебя договорённости с этим человеком, это, конечно, твоё дело, я встревать в него не хочу, да и не могу, не знаю я ещё многих тонкостей, в денежных вопросах пока не разобрался, но чувствую: обеспокоен ты так потому, что тебе кажется, что-то там не так, как должно быть.

– Это ты правильно заметил.

Лука достал из кармана какую-то любопытную вещицу, всю округлую, как яйцо, только приплюснутую значительно больше, от которой тянулась вниз, к карману, серебристого цвета тонкая, но по виду прочная цепочка, и покрутил эту яйцеобразную штуковину в руках.

«Не маленькая, – подумал Иван, – но и не совсем большая, не тяжёлая, наверное, ежели он её в кармане носит. Вроде металлическая, вон как отблёскивает, да гравировка на ней какая-то, так и змеится по поверхности. Вот бы в руках подержать, рассмотреть получше», – размечтался парень, но в этот момент Лука Фролович нажал на какую-то пипочку, приделанную сбоку неизвестной вещицы, раздалась приятная для слуха мелодия, сама собой открылась крышка, Лука заглянул внутрь и захлопнул её. Затем снова положил блестящую вещицу в карман.

– Ваня, у меня времени менее часа осталось, я думаю домой забежать, чаю выпить, а там уж на встречу поспешать надо. Хочешь, вместе пойдём, по дороге и поговорить можно. Да ты на нашего последыша посмотришь. Сын у нас ещё один весной родился. Ты же у нас с зимы не был, не знаешь, небось, об этом.

– Конечно, не знаю. Всю весну и лето я в поле провёл.

И снова Иван об отце вспомнил, и у него опять на глаза слёзы набежали. Он даже зубы до ломоты сжал, только чтобы не расплакаться. Но Лука на него не смотрел. Его окликнул кто-то из приказчиков, и он отошёл в сторону.

«Вон как разодет приказчик, явно не из рабочих. Те в основном босые да в драных портах и грязных рубахах, а этот прям барином выглядит», – подумал Иван, и слёзы тут же спрятались назад, поняли, наверное, что хозяину не до них.

– Ну так вот, весной он родился, второго апреля, мы уж пять месяцев ему вчера отпраздновали. Так знаешь, он, стервец, – в голосе Луки Фроловича проскочила такая непривычная нежность и любовь, что Иван с удивлением посмотрел на него, – уже переворачивается вовсю, а вчера так даже ползти пытался. Мы знаешь, как его назвали? – И он посмотрел на Ивана. – Иваном, как и тебя, хотя батюшка собирался Иосифом его крестить, в честь преподобного Иосифа Песнописца, но Евдоша очень попросила, и тот не смог ей отказать, благо именины Ивана всё одно в тот же день. Песнописцу, правда, батюшка больше уважения выказывал, чем преподобномученику Иоанну, но нас это не волновало. Евдоша хотела сына Иваном назвать, вот и назвали. Она к тебе очень хорошо относится, говорит, ты умный. Не возгордись только, – улыбнулся он.

– Нет, дядя Лука, гордыня – это грех, а я по таким пустякам грешить не желаю. Знаю, что когда-нибудь ситуация может так сложиться, что не согрешить невозможно будет, вот я свои грехи для таких случаев держу. – И Иван в свою очередь тоже улыбнулся.

Они шли по улице, а Митяй на поводу вёл за ними Воронка. Так и до дома Луки дошли. Там их Евдокия Кузьминична встретила. Ивана увидела – заулыбалась, на своего сына, на её руках сидящего, показала:

– А у нас свой Ивашка теперь имеется, – и головой из стороны в сторону повела, как девочка маленькая, а затем за погремушкой потянулась, Марфой расписанной.