Жить и работать для людей
Шрифт:
Больше всего в тайгу, в непроходимые места меня влечёт желание познать наш удивительный сибирский край, его серебряные реки, голубые озера, горные склоны и перевалы. Первые мои походы в Саяны были с местными охотниками и рыбаками. Потом я познакомился с Николаем Терещенко. Он матерый таежник, имеет и соответствующее образование биолога-охотоведа. Ещё он незаурядный организатор, топограф, способный в белом безмолвии присаянских заснеженных степей ориентироваться по звёздам, в любых условиях, по ведомым только ему приметам приводить свою команду точно в назначенное место. Поднимались мы с ним к вулканам Перетолчина и Кропоткина, которые возвышаются недалеко от озера Хара-Нур, до столицы Тывы Кызыл, в Тофаларию, проходили руслами реки Ия, её притоками Эльдран, Ухтум, Дарлик, руслам
Неоднократно бывали в крайнем в этих местах бурятском посёлке Саяны, где у знакомого бурята Бато угощались ни с чем несравнимым сливочным маслом, сбитым из молока коров, нагуливающих свой нектар на чистейших лугах саянских склонов гор.
В этих походах неизменными участниками были Анатолий Анисимов, Сергей Ефремов, иногда – студент из Братска Игорь Исаков, главный редактор журнала «Сибирь» Василий Козлов, оператор Сергей Марков.
О своих походах в команде Николая Терещенко я написал несколько очерков, которые пусть в малой степени, но всё же передают атмосферу наших экспедиций, рассказывают о трудностях, с которыми пришлось столкнуться, о том, что пережили, чему стали свидетелями, какие чувства испытали, и что узнали о неповторимом сибирском крае.
Места, где мы бывали, мало кем хоженые, разве только местными бурятами, тувинцами и тофаларами. Потому особенно поражают воображение экспедиции в Восточную Сибирь в девятнадцатом веке жителей европейской части России, например, географа и геолога, князя Кропоткина Петра Алексеевича, в честь которого и назван вулкан.
«…Из Европы на лошадях, за тысячи вёрст – это не на снегоходах, с печкой и электростанцией. Судя по его делам, человек этот был во всех отношениях неординарный. Геолог, обосновавший широкое распространение древних материковых льдов в северной и средней Европе, член многих научных обществ, уезжает в эмиграцию. И конечно же «бродивший по Европе «призрак коммунизма» не мог оставить его равнодушным к общеполитическим событиям того времени. Он член анархических организаций, автор трактатов по этике, социологии, истории Великой французской революции. По следам своих встреч с В. И. Лениным написал воспоминания «Записки революционера» (из моего очерка «На снегоходах к вулкану Кропоткина»).
«…Вокруг, как безбрежное море, раскинулись горы самых причудливых форм и очертаний, изрезанные глубокими лощинами и украшенные зубчатыми гребнями. Вдали, подпирая вершинами небо, высились гольцы. Они стояли прямо перед нами во всём своём величии.
С высоты в несколько сотен метров видна река. Слева – ущелье. По тёмной полосе на снегу угадывался наш путь. Слепящим глянцевым пятном синел падающий водопад. Он был окружён полукольцом отвесного карниза, напоминающий сказочную крепостную стену с выступающими башнями, колоннами. Обнажённые разноцветные пласты льда разукрасили её в причудливые тона: белые, светло-зелёные, жёлтые, красные. И вся эта картина как бы плыла, покачиваясь в ослепительных лучах уже весеннего солнца, поражая воображение первозданным величием» («Капкан»).
Запомнился нелёгкий путь до Кызыла, наверное, потому, что он был действительно трудным.
«…В ночной тишине, когда просыпаешься от смутного беспокойства, когда кроме стука собственного сердца ничто не напоминает о жизни, всему этому, порождающему глубокое чувство затерянности, мы смогли противопоставить одно – наше единство. Мы боролись не только со встретившимися на пути трудностями, но еще каждый боролся с самим собой, со своими собственными слабостями, что гораздо труднее. И всё это – в условиях неизвестности, бездорожья, холода, полного отсутствия помощи со стороны. Казалось бы, шестнадцать дней пути – по времени не так уж и много, однако нехоженая никем дорога поглощала всё наше сознание, направляла мысли в русло предположений, догадок, повторных расчётов. Бесчисленные «если» держали нас в плену, не давали расслабиться» («По Хамсаре»).
Каждый поход приносит свои неожиданности, свою новизну и понимание того, что природа неповторима. В ней нет однообразия,
«…Задержался возле распускающейся лиственницы, вдыхая терпкий таёжный аромат. Вскоре вышел на топкий, заболоченный берег, заросший карликовым березняком. Издали горы кажутся голубыми, завешанные нежной вуалью облаков, но когда видишь их вблизи, то они предстают перед глазами зелёными. И зелень эта сочная, яркая, свежая, словно её только сейчас помыли водой. От самого озера вверх по противоположному склону горы поднимался редкостный кедрач с зелёным полумраком раскидистых крон. Пятнами светились солнечные лужайки яркой кашкары. Невдалеке, возле берега плавали утки. Гладь воды отражала чистоту зелёного мира и синеву неба, а в глубине прозрачной плоти темнели замшелые валуны. Вдали, немного правее, виднелось зимовьё. Там, возле него зарождалась и начинала свою жизнь речка Ярма («На Ярминских озёрах»).
А когда возвратишься в нашу зачумлённую обыденность – к домашнему уюту, бетонным пятиэтажкам, работе, повседневным хлопотам, то чувствуешь себя уже несколько другим человеком, по-другому оценивая окружающее, по-другому выстраивая собственные взаимоотношения с людьми. Природа обновляет, очищает, воспитывает, встряхивает, перестраивает тебя изнутри и в том её великая сила.
«…Лёжа в спальнике и глядя в яркое звёздное небо, я думал о том, что, путешествуя, человек меняется, становится другим. Выбравшись из болота повседневных забот и привычных будней, он по-иному видит и слушает природу, даже дышит по-иному. И это путешествие в тайгу переводит его в другую разновидность бытия. Меняющийся окружающий мир накладывает отпечаток на внутренний мир человека, на его душу» («На Ярминских озёрах»).
Но если с Николаем Васильевичем Терещенко мы отправлялись в походы, сопряжённые с долгими сборами, связанными с экипировкой, изучением маршрутов и тому подобное, то другой небольшой командой из пяти человек из года в год мы спускаемся и поднимаемся по рекам Ия, Кирей, Уда, Ока. В команде этой Владимир Быков, Виктор Савицкий, Александр Сартаков, Константин Маринов и я, ваш покорный слуга.
Собираемся в очередную вылазку, порой стихийно и предельно быстро. Например, накануне выходных или праздничных дней звонит мне Владимир Быков и говорит:
– Слушай, а чего мы будем сидеть в городе, когда на дворе прекрасная погода – самое время выбраться на природу.
И выбираемся, забираясь на катере в верховья рек, проходим пороги, останавливаемся и рыбачим, пьём чай, ночуем в палатке.
Самое яркое впечатление оставляет река Ока – широкая, раздольная, как песня, с бурливыми порогами – Шишигинским, Белым валом, Мельницей, Центральным. Их так много на Оке, что все не запомнишь. Но порог Мандергол я запомнил на всю жизнь. Шли мы с Палычем, то есть с Виктором Савицким, по Оке. Если говорить по существу, то мы с ним уже второй десяток ходим на катерах по сибирским рекам. А тут у руля стоял я и прозевал набегающую волну, а корпус у «Прогресса-2» короткий, и загнал я его под волну. Она накрыла нас с головой, спасла нас только рубка. Помню только глаза Андранника Анушивановича Маргаряна, который шел впереди нас на втором катере с Валерием Антиповым. Мне показалось, что они с нами уже попрощались. Мы все-таки выскочили из бурлящей круговерти порога на спокойную воду, включили два насоса, откачали воду и вперед.
А какое великолепие представляет из себя каскад больших и малых Ярминских озёр, куда мы также время от времени выбираемся?..
Идём с риском для жизни, прокладываем свой путь, потому что здесь никто и никогда не составлял лоцманских карт.
Или взять Кирей, берущий начало с горных Саянских хребтов. Река красивейшая, чистейшая, в которой кроме хариуса и ленка не встретишь другой рыбы. А какие здесь берега, заросшие рябиной, тальником, тополями или словно кем-то выложенные галечником! Дух захватывает от первозданной красоты и величия.