Жить и сгореть в Калифорнии
Шрифт:
Но не хватает Кэззи Азмекяна.
Его нет дома.
Он на ночной морской прогулке в двадцати морских милях от Розариты, рыбачит с борта своей сорокафутовой яхты.
Выясняется, что плавать он не умеет, потому что, когда вернейший из его охранников вдруг кидает его за борт, Кэззи, издав короткое бульк-бульк-бульк, быстро исчезает в пучине.
Так или иначе, подобные трагические события, идущие вразрез с планом проводимой операции, можно сказать, довершают преображение Ники Вэйла в добропорядочного
Довершают, но не совсем.
121
Шум на веранде будит Летти.
Гремят мусорные баки.
— Вот чертовы еноты! — восклицает она, вставая с постели.
Неверными шагами, спотыкаясь, она бредет к двери, даже не удосужившись на этот раз захватить оружие. Не станет же она стрелять в глупое животное.
Лев притаился в углу веранды.
«Пусть это выглядит как изнасилование, — сказал пахан. — А потом прирежь ее. Тогда это будет очередным убийством на сексуальной почве, совершенным еще одним местным маньяком. Смотрите по телику в одиннадцатичасовых новостях».
Левой рукой он сжимает нож.
Слышит ее шаги.
Слышит, как она открывает дверь.
Вот она выходит.
— Vamos! [32] — кричит Летти, когда Лев делает шаг вперед.
Что-то держит его.
Тугая веревка вокруг шеи тянет его назад и сбрасывает вниз со ступенек.
Летти слышит, как убегает енот, и закрывает дверь.
Запирает ее и опять ложится в постель. Что бы ни означал этот шум, теперь он прекратился.
32
Пошел вон! (исп.).
122
Наконец-то дети уложены в постель.
Признаться, Россия-матушка будет счастлива, когда Дэзик отстроит свой дом и переедет туда, потому что, хотя ей и нравится жить с маленьким Майклом, эта девчонка Натали никак не может забыть свою мать. Она любит ее, эта сучка. Гены, ничего не поделаешь.
А вот Майкл — из него вырастет настоящий принц.
Если приложить к этому руки.
Но Натали…
Россия-матушка идет в ванную, чистит зубы, умывает лицо, затем начинает расчесывать волосы щеткой.
Сто движений щеткой утром и сто вечером, и так каждый день, вот что делает ее волосы такими густыми и красивыми, — Дэзику это очень в ней нравится, он восхищается ее волосами.
Она кончает расчесывание и отступает на несколько шагов, чтобы полюбоваться собой в зеркале.
И тут она видит за спиной у себя мужика.
Должно быть, это кто-то из новых охранников.
Но однако, какая наглость — заявиться к ней в спальню!
— Что… —
Рука мужчины зажимает ей рот. Ее нос затыкают тряпкой.
И дальше — чернота.
123
Ники закуривает сигарету с марихуаной. С удовольствием, не спеша, вдыхает сладковатый мускусный аромат, глубоко затягивается, отчего дым окутывает легкие, а затем улетучивается. Унося с собой все напряжение, все тревоги.
Трудности тают в вечернем воздухе.
Трачев мертв.
Его ребята за решеткой.
Вместе с ними арестованы Рубински и Шаллер.
Слух о том, что покойный Бентон Говард являлся полицейским осведомителем, пущен достаточно широко.
Пол Гордон застрелен.
Кэззи Азмекян смыт в океан, и труп его поглощен пучиной или выброшен на берег, это уже не важно.
Он делает еще одну затяжку, скидывает с себя одежду и ныряет в дымящееся паром джакузи.
Наутро его ждут пятьдесят миллионов. Ловкий фокус, метаморфоза протяженностью всего лишь в одно поколение.
Чудесный вечер и исключительно удачная сигарета.
Его не оставляет легкое беспокойство. Лев все еще не вернулся с докладом о том, что проблема сестрички решена.
Ники делает еще одну затяжку, чтобы изгнать из головы и это беспокойство. Когда Лев отправляется убивать, то он убивает. Так что он скоро вернется — можно не сомневаться.
И вечер становится ещечудеснее. Все складывается в его пользу. Трачев мертв, утром Ники выплатят огромные деньги, и жизнь прекрасна как никогда. Он закрывает глаза, потягивается в воде и чувствует, что пальцы ног упираются в какой-то предмет.
Он недоволен — ведь просил же он Майкла не играть в футбол возле бассейна и джакузи.
Ники хочет поднять мяч и вскрикивает.
Отпрянув, прижимается к борту джакузи, съеживается.
И не сводит глаз с отрубленной головы Льва, болтающейся в бурлящих водяных струях.
Вошедший Даня застает Ники в таком совершенно скрюченном положении.
Даня поднимает за волосы голову Льва и издает горестный вопль.
Шея Льва стянута лентой.
На ленте что-то написано, но даже и не в таком удрученном состоянии они бы эту надпись не прочли.
Потому что сделана она по-вьетнамски.
Ники бежит в дом.
В комнату матери.
Ее дверь приоткрыта, и он различает серебристое мерцание телевизора.
Он без стука распахивает дверь:
— Мама…
Сидя на ее кровати, какой-то человек смотрит телевизор. И лениво направляет свой пистолет с глушителем в сторону Ники.
— Привет, Дэз, — говорит Карпотцев. — Или, прости, теперь ты, кажется, Ники, да?
— Полковник.
— Теперь уж генерал, — говорит Карпотцев.