Жить и сгореть в Калифорнии
Шрифт:
Ники чертовски взволнован, но самообладания не теряет.
— Поздравляю, — говорит он.
— Спасибо, — говорит Карпотцев, — и примите мои поздравления, Ники. Судя по всему, вы очень преуспели. Молодец, родина гордится вами. Вы ведь намеревались с нами поделиться, не так ли, Ники? Или вы надеялись, что я умер?
— На что-то в этом роде я и вправду надеялся. Где моя мать?
— Она останется с нами на время.
— На какое время?
— Скажем так, — говорит Карпотцев. — Пока не получим, черт тебя дери, наши деньги.
Так-то, старик.
Мы
От компании «Жизнь и пожар в Калифорнии».
124
Рассветает настолько, что уже обозначились предметы.
Раннее утро, когда все выплывает из серой мглы.
Джек идет по ущелью, врезающемуся в скалистый мыс. Он карабкается вверх, пока не упирается в старую ограду. Поднырнув под нее, как делал еще мальчишкой, он оказывается в бывшем трейлерном парке.
Чудно и непривычно быть здесь, зная, что место это принадлежит Ники Вэйлу. Что он собирается превратить его в городок, состоящий из кондоминиумов и особняков. Что он убил жену, копя на это деньги.
Джек пробирается между эвкалиптами и соснами. Между раскиданных трейлерных номеров к помойному баку.
Он поднимает крышку бака, светит фонариком внутрь и отпрыгивает.
Два обугленных треснувших черепа.
Лопнувших от сильного пожара.
Томми До и Винс Тран.
Джек закрывает крышку.
Идет к старому обветшалому строению. Когда ему было лет восемь, это был парковый павильон с танцами, играми, аттракционами. Когда ему было десять, здесь отплясывали рок-н-ролл. Когда ему было пятнадцать, место это казалось ему земным раем.
Строение заброшено. Доски кое-где вывалились, кровельное покрытие снято, но широкие двухстворчатые двери сохранились.
И на них навешен новый замок.
Замок с секретом.
Джек находит камень и сбивает замок.
Дверь распахивается так, словно только этого и ждала.
И первое, что видит Джек, — это кровать.
Шедевр Роберта Адама с пологом и балдахином. Невероятной красоты шелковые ткани, затейливая резьба. Видео не давало полного впечатления.
Помещение набито мебелью. Накрытые чехлами предметы выглядят надгробиями. Джек ходит, приподнимая чехлы.
Письменный стол эпохи Георга III, кресло-хепплуайт, консоль работы Маттиаса Локка.
— Все это здесь, — говорит себе Джек.
Кресла красного дерева без подлокотников, вешалка, зеркало герцога Кентского, приставной столик, позолоченные стулья, ломберный столик… Джек глядит на все это, а перед глазами его — Памела Вэйл, показывающая ему эти предметы. Как будто она здесь, в этом старом сарае, проводит сейчас экскурсию, в то время как Ники направляет камеру.
А вот одно из наших сокровищ. Бамбуковое бюро в японском стиле. Красный лак. Датируется примерно 1730 годом. Ножки в форме мохнатых лап с когтями. По углам орнамент с изображением змеи, обвивающей акантовую ветвь. Очень ценный экземпляр.
Все, все здесь.
Драгоценная мебель Ники. Стоимостью
Помноженных на два. Потому что полмиллиона выплатит компания, а еще за полмиллиона он ее продаст.
Но дело не только в деньгах. А в личном честолюбии, в том, кем он хотел стать, этот неуловимый, как изменчивое облачко, человек.
В том, ради чего он убил свою жену.
Жену, двух вьетнамских парнишек, Джорджа Сколлинса. И бог весть скольких еще. За груду старого хлама. За вещи, пропади они пропадом. Даже несмотря на пятьдесят миллионов, которые он должен был получить, и несмотря на то, что безопаснее было бы их действительно сжечь, у Ники не поднялась на это рука.
И вот теперь пролетят для него пятьдесят миллионов.
И его претензия.
И все прочее, если будет так, как хочет Джек.
125
Утро наступает и в доме России-матушки.
Такомкрасивом и счастливом доме.
Ники наливает себе чашку кофе и, борясь с ознобом, опускается на табурет возле кухонного прилавка.
Два миллиона наличными.
И значительную долю всего имущества Ники.
Вот что желает получить Карпотцев, и только тогда он отпустит мать.
— Или же мы можем начать потихоньку ее поджаривать, — говорит Карпотцев. — И посылать вам обугленные кусочки. Сначала пальчик — это для затравки. Потом руку, потом ногу. Когда мы покончим с вашей матушкой, мы сцапаем ваших ребятишек, примемся за них. Вы пытались обмануть нас, Ники. За вами должок. И должок крупный — большие деньги, которые вы украли у вашего отечества.
— Мое отечество больше не существует.
— Ну, значит, у нас, — говорит Карпотцев.
— И КГБ больше не существует, — говорит Ники. — От моей страны осталась лишь шайка бандитов.
— Ники, — говорит Карпотцев и качает головой, — неужели ты не понял? Мы и есть шайка бандитов. Шайка бандитов и мы — это одно и то же. Организация.Она одна и есть. Мы пришли к взаимопониманию. И единственная причина, почему я не раскромсал на кусочки твою матушку и не сунул их тебе в глотку, прежде чем вышибить тебе мозги, — это то, что тебя еще можно хорошенько подоить. Грабь награбленное, ты будешь вновь работать на нас, Ники. Два миллиона аванса, либо мы начинаем ее поджаривать. Это ведь твоя метода, Ники, правда? Помнишь Афганистан? Тебе ведь нравилось поджаривать людей?
— Я вам отдам эти деньги.
— Уж будь любезен. — Карпотцев поднимается с кровати. — Хотелось бы мне досмотреть это кино, но, наверно, у тебя теперь дел по горло. Так что до скорого, парень!
Он встает и уходит.
Спокойнаявыдалась ночка, нечего сказать.
Стоит закрыть глаза, и перед ним возникает отрезанная голова Льва, как она прыгает в воде. Откроешь глаза и видишь, как они зажигают огонь и…
Почти всю ночь он ходит взад-вперед по дому.