Живая душа
Шрифт:
Тянул над гривою северо-восточный холодный ветер, наискось летел снег, засыпая и камни, и трухлявые бревна. На глазах у Микулая сужался вход в берлогу, затягивался подтаявший краешек.
Микулай представил себе, как они лежат в яме — все трое — мордами ко входу, темные уши еще насторожены, а глаза уже полуприкрыты, в них дрема и усталость.
Ничего, подумал он, никто вас не тронет. Вы очень ловко залегли, просто на удивление ловко. И если так же ловко вы будете жить потом, когда наступит весна, то беспокоиться за вас не надо.
Шумел
В декабре Емель позвал соседей на день рождения. Пригласил и Микулая — с той встречи на дороге, когда они впервые заговорили, Емель держался дружески. И Микулай не смог отказать.
Праздновали невесело. Сидели за столом одни старики, молча пили. Емель старался оживить застолье, суетился, подкладывал на тарелки еду. Но и есть не хотелось. Микулай заметил, что старики испытывают неловкость, точно такую же, как и он сам. А Емель, надевший ради праздника давнишний свой полувоенный китель, казался еще более постаревшим и жалким. Китель уже не облегал его тело, как влитой, был слишком просторен в плечах и не застегивался на животе. Да и моль побила сально блестевшую диагональ…
Вылезли из-за стола, пересели на лавку поближе к умывальнику — чтоб стряхивать туда пепел с цигарок.
— А я медведя нынче осенью видел, — неожиданно для себя произнес Микулай. — Сколько уж не встречал, а вот увидел. Даже знаю, где берлога.
— Брать будешь? — спросил кто-то.
— Нет. Пускай живет.
— Хищник-то? — улыбнулся Емель. — Ты что же, хищника жалеешь? А?
— Мы теперь сами первые хищники, — сказал Микулай. — Добиваем зверье, не глядим, сколько его осталось.
— Это верно, — быстро согласился Емель. — Но ведь и охотиться человеку надо. Ведь надо, нет? Как же без охоты?
— С голоду не помрем.
— Это конечно, конечно. Не помрем.
— Ну так и нечего бить подряд.
— Ты медведя видел или только следы? Я вот не видел. И не слышал, чтоб другие встречали. Может, ошибся, а?
— И медведя видел. И берлогу знаю.
— Где?
— В лесу.
— Боится сказать! — засмеялся Емель. — Ну, ну. Не говори, нам не надо. Никто не побежит твоего медведя стрелять. Мы для этого староваты, а?
Мужики молчали, пуская сивый махорочный дым.
— У старой часовни берлога, — сказал Микулай. — Говорю, чтоб вы знали. Приедут из города охотники, не водите в те места. Собаки могут учуять. Лучше подальше держаться.
Будь Микулай совершенно трезвым, может, он не назвал бы место. Но он выпил, и ему показалось, что будет верней, если он предупредит мужиков. Тогда он обезопасит берлогу и от приезжих охотников — ведь городские редко пускаются в лес без провожатых.
Так ему показалось верней.
Под новый год пришла Микулаю телеграмма от сына. Сын, инженер по сплаву, получал в городе новую квартиру и звал отца с матерью погостить.
Анна договорилась
До города теперь бегает автобус, нет никакой дорожной мороки. Съездить в город не трудней, чем в заречную деревню. И очень приятным было это путешествие для Микулая с Анной. Вернулись довольные, совсем не уставшие, будто с курорта.
Шли по деревне, поравнялись с избой Емеля. Он расчищал дорожку от крыльца, тяжело поскребывал деревянной лопатой. Сутулый, голова свешивается набок, руки трясутся.
И опять Микулай пожалел его. Вспомнил, что у Емеля тоже есть дети, но в деревню они никогда не приезжают и в гости отца не зовут. Ни чинов, ми выгодных должностей, ни семьи не осталось у Емеля. Раз в год придут на день рождения старики, да и то неохотно. Помолчат и разбредутся…
Свела-таки жизнь счеты с Емелем.
— Долго что-то ездили, а? Загостились! — Емель вышел на улицу с лопатой в руках.
— Десять дней всего, — усмехнулась Анна.
— Разве это мало, десять-то дней?! Целый отпуск… Тут без тебя событие произошло, Микулай. Серчать будешь, а? Ты не серчай. Мы это… медведицу-то убили.
Микулай замер:
— Кто это — «мы»?
— Еще двое городских… С путевками из общества охотников. Ты не серчай, а? Если бы даром, я б к берлоге не повел. А они хорошо заплатили… За всех троих заплатили, матка-то с медвежатами была. Ты небось и не знал, а? А я вот от тебя не скрываю, начистоту выкладываю…
Склонив к плечу голову, смотрел на Микулая немощный старик, но было в его слезящихся глазах что-то странное, не вязавшееся со слабым голосом, с просительной улыбочкой…
Это было торжество. Откровенное торжество было в слезящихся глазах Емеля. То самое, что уже видывал Микулай не один раз.
— Ты не бойся, я с тобой рассчитаюсь, Микулай!
— Я тоже, — сказал Микулай и почувствовал, как сжимается в кармане кулак, сгибается рука. И это было уже неостановимо.
От короткого удара голова Емеля запрокинулась, он чуть не упал. Охнул, схватился за лицо. А Микулай уже шагал прочь по дороге; торопливо спешила за ним Анна и тоже не оглядывалась.
Авторизованный перевод Э. Шима и Т. Яковлевой.
ПРАВО НА ЖИЗНЬ
Восьмого июня 1943 года техник Усть-Усинского аэропорта Сметанин, будучи на рыбалке, приблизительно в полночь заметил два неизвестных самолета. Скользнув над кромкой леса, они прошли над местом слияния рек Усы и Печоры, держа направление на север.
По роду службы техник Сметанин имел представление о многих типах самолетов, но эти два определить затруднился. Самолеты шли без опознавательных знаков, с убранными шасси, и очертаниями своими, как ему показалось, напоминали «дугласы». Во всяком случае, не подлежало сомнению, что самолеты чужие.