Живая душа
Шрифт:
Сообразив, что они не случайно снижались над тайгой, Сметанин заторопился в ближайший поселок. Надо было сообщить об увиденном.
Через несколько часов известие о двух подозрительных самолетах поступило в республиканские органы госбезопасности, в Коми обком ВКП(б), а затем и в Москву.
Нельзя сказать, что оно явилось неожиданностью. Еще зимой Москва предупреждала НКГБ Коми АССР о возможной высадке десантных групп, которые попытаются парализовать работу Печорской железной дороги. Было известно, что для этой операции фашистами сформировано особое подразделение
Было вероятнее всего, что рейд двух самолетов — это и есть начало активной деятельности врага.
Десант, если он действительно высажен, следовало обнаружить и обезвредить, не теряя ни часа. Опасность велика. Печорская железнодорожная магистраль, введенная в эксплуатацию год назад, уже приобрела важное стратегическое значение. Она снабжает углем израненный, зажатый блокадными тисками Ленинград, она шлет фронту высокосортную нефть с Ухтинских промыслов, она поставляет продовольствие, лес…
Но задача по ликвидации десанта осложняется тем, что он появился гораздо севернее предполагаемых мест высадки. Не там, где его ждали.
Район, над которым замечены снижавшиеся самолеты, — это обширные пространства тайги и непроходимых болот. Чтобы блокировать и прочесать такую территорию, нужны крупные людские резервы и техника. Их нет. Идет июнь сорок третьего года, страна напрягает силы для решающего перелома в войне. Все отдано фронту. В глухом тыловом районе почти не осталось боеспособных людей, а если перебрасывать сюда войска — можно опоздать.
Руководители советской контрразведки, раздумывавшие июньским утром над этой непростой задачей, еще не знали, что на самом деле она сложнее. Гораздо сложнее.
Два самолета «Кондор», поднявшись с укромного норвежского аэродрома, сделали громадную петлю и зашли на советскую территорию со стороны Карского моря. Маршрут пролегал в обход крупных городов и населенных пунктов — самолеты должны были остаться незамеченными.
Но если кто-то заметит их появление и заподозрит о десанте, группа все равно успеет скрыться. В ее составе есть проводник, здешний уроженец, он отлично знает таежные тропы. И пока советские воинские подразделения будут стягиваться к точке десантирования, группа уйдет, не оставив следа.
Если все-таки группу обнаружат, то ликвидировать ее нелегко. Диверсанты имеют безупречные советские документы, деньги, продуктовые карточки. Они исчезнут, затеряются среди тылового населения.
Если же кто-то из диверсантов и будет захвачен, это опять-таки не провал. Группа состоит из людей, в достаточной мере виновных перед советскими властями. Диверсанты будут лгать, изворачиваться и никогда не признаются в принадлежности абверу. Это отягчающее обстоятельство они скроют наверняка.
Если предположить невероятное и допустить, что кто-то из диверсантов расскажет правду, то и это еще не провал. Никому из членов группы, даже командиру, не известно, что они выполняют только ч а с т ь операции…
Абвер
А руководство абвера, в свою очередь, не знало того, что тоже выполняет ч а с т ь другой, более обширной операции, включающей в себя целый ряд крупных диверсионных ударов по советскому тылу. О готовящемся взрыве мостов через Волгу, о выводе из строя десятков оборонных заводов, о десантах, забрасываемых в Туркмению, в Гурьевскую область, на Урал, на Северный Кавказ, под Сталинград, — об этом плане было известно немногим. В фашистском абвере и ведомстве Гиммлера царила невиданная мания секретности…
Но ни эта секретность, ни двойная и тройная страховка, ни все прочие ухищрения не спасли — да и не могли спасти — планы гитлеровской разведки. Диверсионная война в советском тылу не состоялась. Тыл, как и фронт, доказал свою крепость.
Повесть «Право на жизнь», рассказывающая о крахе фашистской авантюры в северо-печорских лесах, не является строго документальной. Но в ее основу легли подлинные события.
Глава первая
КЛЮГЕ И ЕРМОЛАЕВ
Они сидели в боковом зале ресторана, предназначенном только для офицерского состава. Из общего зала доносилась бухающая тяжеловесная музыка — ресторанный оркестрик пытался исполнять Вагнера.
Проходя мимо эстрады, Клюге машинально отметил, что все музыканты — весьма преклонного возраста. Их глянцевые лысины и седины как-то не гармонировали с окружающей обстановкой. Конечно, не из любви к искусству старики взгромоздились на эстраду. Берлин сорок третьего года, затемненный и промозглый, испытавший бомбежки и проводящий тотальную мобилизацию, не слишком-то ласков к своим жителям. Существовать становится все труднее. А старики отыскали теплое местечко и, наверно, держатся за него зубами. И проявляют на работе больше рвения, нежели требуется…
Так и вышло. Пока посетителей было немного, музыканты упорно играли Вагнера. Пытаясь извлечь из своих инструментов гром небесный, они действовали на нервы всем, кто понимал толк в музыке. Клюге пожалел, что явился сюда слишком рано. Вечером ресторан заполняется отпускниками с фронта, пронырливыми спекулянтами, женщинами древнейшей профессии — тогда оркестр переходит на шлягеры, на репертуар ослепительной Марики Рокк, и сразу становится уютно…
А чем тут кормят, бог мой! Продукция «Иг Фарбениндустри». Химическая атака.
Клюге приподнял рюмку с зеленоватым ликером, кивнул Ермолаеву:
— Прозит, Владимир Алексеевич!
— Прозит.
Ермолаев опорожнил свою рюмку так, будто пил водку. Пожалуй, еще шумно выдохнет, сморщится и закусит хлебной коркой. Конечно, ликер дрянной, он не составит славы немецкому виноделию. И этикетка на нем — образчик дезинформации. Но вряд ли Ермолаев в этом разбирается. Если и разбирался когда-то, то давно разучился, И дворянин превращается в дворняжку, если живет по чужим подворотням…