Живая сила. Дневник ликвидатора
Шрифт:
Как-то заехали мы в свободную минутку на ПУСО «Лелёв», профилактически помыться.
Отбыв все положенные процедуры, подъезжаем к дозконтролю на выезде из ПУСО…
И тут у шлагбаума происходит что-то непонятное: их дозиметрист подходит, сует держак с зондом в наш броник – в колесную нишу (самое грязное место любой машины)… Обменивается понимающим взглядом с лейтенантом-начальником… И, скучая, отходит в сторону. Всё без единого слова.
Лейтенант нам пишет что-то в путевку…
Неужели «на площадку отстоя техники» – на могильник? («Прошляпил! Где мы могли 10 миллирентген в час на себе насобирать?
Через плечо лейтенанта – в бумажку: что он там пишет?! Неужели таки влипли?!
«Выпущен по фону…»
«Выпущен» – это уже хорошо…
– А как это – «по фону»?
– А у нас на ПУСО уровень поднялся. Выше нашего предела выпуска, 10 миллирентген в час, стал. Ну, мы и пишем: «Выпущен по фону», ниже фона мы ж ни отмыть, ни померить не можем…
– Это так грязь с машин, что вы моете, территорию вам загадила?!
– Не, везде фон поднялся, по всей местности… – он обводит рукой всю равнину вокруг.
…Это дышал кратер незакрытого взорванного реактора.
Выдыхая из себя то, что в нем было. Радиацию.
Радиоактивные частички испарялись, улетучивались из пролома реактора, разносились ветром и рассеивались по прилегающей местности… Поднимая, повышая уровни на ней.
До тех пор, пока небывалый сарай – колоссальный, под стать египетским пирамидам, бетонный Саркофаг – от дождя, ветра, солнца, птичек и прочих превратностей жизни и климата эту руину не прикрыл.
А климат и жизнь – от ее «теплого дыхания»…
…Коля по дороге размечтался:
– Ну, если сегодня и на ПУСО «Рудня Вересня» уровни поднялись!
Но «Рудня Вересня», ПУСО-3 этого контрольно-помывочного каскада, выпускало в тот день как обычно: только с уровнем меньше своих драконовских 1,5 миллирентгена в час. Они от АЭС далеко, в двадцати километрах, до них это «теплое дыхание» не доходило.
Теплое дыхание – вещь интимная: только для близких.
Запах радиации*
А вы знаете, как хорошо пахнет озоном после ядерного взрыва?
[42] Цитируется по интервью В.А. Борисевича в книге Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва (хроника будущего)» (Москва: Остожье, 1997. С. 159).
Я и сейчас себе не верю.
Но я и тогда не поверил.
Я перепроверил.
Перенюхал.
Валера вернулся из Рыжего Леса-1, И ОТ НЕГО ПАХЛО ЙОДОМ.
Дело было на стоянке в Чернобыле, Валера только что вылез из своего броника.
И от него всего пахло йодом.
Именно йодом – подчеркиваю! – ошибиться трудно: и запах очень характерный, и я все-таки человек тренированный – химик по основной специальности.
Я знал, что при взрыве ядерного реактора наружу был выброшен наряду со всем прочим «радиоактивным семейством» радиоактивный йод-131. Знал
Это значит, что через 8 суток от всего йода, что был наработан в реакторе на момент взрыва и был выброшен наружу (или остался в реакторе), осталась половина. Еще через восемь суток – половина от этой половины распалась: осталась четвертина исходного количества. Еще восемь суток – осталась уже осьмушка. Следующие восемь суток – осталась шестнадцатая часть. Еще один период полураспада – и уже только 1/32 исходного количества осталась…
И с момента взрыва до этого приезда Валеры из Рыжего Леса прошло около 3 месяцев – 90 дней. Что составляет приблизительно… 90 суток разделить на 8… – 11 периодов полураспада прошло. 11 раз количество исходного йода-131 переполовинилось.
Какая ж доля исходного йода осталась?
1: (2x2x2x2x2x2x2x2x2x2x2) = 1 / 2048 = 0,0005 = 0,05%.
5 – сотых долей – процента.
Это – трудновообразимая мизерная (мизернейшая!) часть. Это почти что синоним слова «ноль», и в нормальной жизни никто такие доли в расчет не принимает.
…И вот в это время появляется из Рыжего Леса радиационный разведчик, от обмундирования, волос которого пахнет йодом. Очень внятно. Это сколько ж этого йода должно было при аварии вылететь, если он до сих пор в Рыжем Лесу в таком количестве держится?!
И просто удивительно, как глупость срабатывает как защитный механизм: я подумал, что йод радиоактивный при распаде переходит в йод нормальный, нерадиоактивный, и что запах именно этого нерадиоактивного, обычного йода Валера на себе из Рыжего Леса привез.
Иначе я и представить себе не мог! Ведь уцелеть должен был практически ноль от исходного радиоактивного йода, это мне и без всяких расчетов было понятно.
(Еще раз: ошибиться я не мог – я химик. И запах йода, согласитесь, очень уж особенный).
И я успокоился.
Поудивлявшись – это сколько ж до хрена радиоактивного йода должно при аварии было «выброситься», если тут до сих пор йодом (нерадиоактивным, как я думал) пахнет… Чтобы йод, при всей своей летучести, склонности к испарению – да на открытом воздухе, летом! – не рассеялся до неопределяемой (по крайней мере, носом) концентрации… Чертова туча, действительно.
И я успокоился.
То есть в строгом соответствии с законами психологии – и языка – «успокоил себя».
Что было замечательно. Потому что в чернобыле летом 1986-го нам только проблем с йодом не хватало…
…Но червь сомнения меня все-таки точил, и намного позже, дома, через годы! – я заглянул в справочник… И был просто поражен – вторично! – когда узнал, что:
Оказывается, радиоактивный йод-131 при распаде – преобразуется в совсем другой элемент!
Который, естественно, йодом ну никак не пахнет! – поскольку это совершенно другой химический элемент – не йод…
Значит, то, что я, нюхая, вдыхал на стоянке – а Валера на маршруте, и потом до тех пор, пока йод из его формы не выветрился (одежка-то у нас в чернобыле у каждого была одна на все случаи жизни!) – все это был йод радиоактивный: другому просто неоткуда было взяться…