Живая вода времени (сборник)

авторов Коллектив

– К Гоголю! – не оглядываясь, вымолвил поджарый. Вернее, не вымолвил, а почти скомандовал.

Дальше они проследовали мимо желтого ресторана, миновали людный Старый Арбат и еще один переулок, по белой разметке – «зебре» стремительно пересекли автомобильную полосу и очутились на скамейке бульвара, у памятника великому писателю, повернувшемуся к ним спиной.

Свой портфель Коромыслов утвердил для верности между ног, а поджарый положил на скамейку драгоценную находку. Мутный торжествующий взгляд его уперся в переносицу Алексея Романовича, и поджарый беспрекословно изрек:

– Добычу поделим поровну, честь по чести.

Кто будет считать американские ассигнации?

– Волшебник, только вы! – с дрожью в голосе произнес Коромыслов, заискивающе улыбнулся и снова, как загипнотизированный, впился глазами в сверток. Вот так, подумал он, ни с того, ни с сего становятся миллионерами, подвернулся случай – и ты на белом коне, все проблемы решены моментально. Теперь он потешит несравненную Ксению, поплавает с нею в голубых водах Тихого океана. Потом, может, они сыграют свадьбу и поселятся в новой квартире. За что, за какие заслуги выпала ему чудесная награда?.. От приступа нахлынувшего счастья у Коромыслова кружилась голова, розоватый туман застилал взор.

– Рыцарь удачи, или как вас. господин-товарищ! Соизвольте поставить на лавку ваш позорный портфель, – усмехнувшись, пророкотал поджарый и сделался похож на всесильного мага, умеющего превращать горбуна в стройного юношу, последнего голодранца в богача. – При счете мне нужно заслониться от прохожих. Не люблю свидетелей.

– Да, да, понимаю. – встрепенулся Коромыслов, с необыкновенной проворностью схватил портфель и отдал властному благодетелю. Тот принял его невозмутимо, с едва заметной брезгливостью. Вальяжно привстал, закашлял и помахал Николаю Васильевичу рукой. Великий писатель не пошевелился и, конечно, не ответил на приветствие.

Но в тот же миг, как это бывает в детективных романах наших изысканных телебарышень, «раздался заливистый милицейский свисток и поднялась паника».

– Менты! Хватай баксы. кинешь их в подворотню! – по-военному отдал приказ поджарый. – За мной! – И, подхватив портфель, точно матерый секач при выстреле, напрямик сиганул через клумбу. Выкидывая ноги в туфлях-копытцах, промчался по «зебре», и стриженая голова его замелькала в ближнем переулке. Коромыслов прижал к груди сверток («Улику, негодяй, отдал мне!») и пустился за поджарым. Только осталась позади автомобильная полоса – едва не угодил под колеса, – послышался короткий милицейский свисток. Ошарашенный Алексей Романович увидел того самого пижона в оранжевой футболке, который почему-то держал в руке милицейскую фуражку. Тайный соглядатай, шпик? Наверняка он свистел, а сейчас несся, как оголтелый, ему наперерез.

Коромыслов ринулся в переулок и нырнул в подворотню, намереваясь оставить в ней, как велел поджарый, сверток. На миг прислонился к грязной, измалеванной стене – немного отдышаться, и тут мозг пронзила ужасная мысль: «А портфель-то у поджарого! И все обмененные баксы!» Если бросить сверток и дать деру, его подберет ряженый шпик, весь огромный куш схапает, а он, Коромыслов, останется на бобах.

Между тем все отчетливее отдавался эхом в гулком переулке топот преследователя. Не отнимая от груди свертка, Коромыслов отчаянно вырвался из мочой пропахшей западни, что было сил рванул дальше.

И наступило затмение. Бедный Алексей Романович не помнил, как долго кружил он по оглохшим переулкам и подворотням, кружил и в страхе увертывался от подозрительных личностей, не помнил, когда отвалил от него оранжевый,

и вообще не сообразил даже, как сам очутился в городском троллейбусе и где, в каком районе столицы пребывает в данный момент. Новенький троллейбус двигался с медлительной торжественностью. Сквозь мелькающие ветки деревьев выглянуло солнце. Поиграло на стеклах, осветило ему лицо и щеки, припекло затылок, что заставило Алексея Романовича встряхнуть с себя оцепенение.

В этот момент двери троллейбуса открылись и выпустили Коромыслова наружу. В раздумье он постоял на тротуаре и с удивлением угадал станцию метро Кропоткинская и тот же Гоголевский бульвар. Улицы, здания, памятники, книжный и продуктовые магазины постепенно стали на свои места. Прямо перед ним в прозрачном воздухе с невыразимой благостью сияли золотые купола храма, а в некотором отдалении, сверху, с гранитного постамента глядел на него несокрушимый бородатый анархист. «Надо же: бегал, бегал по закоулкам и опять воротился на бульвар!» – подумал он о себе.

У пешеходного перехода малиновый огонь светофора сменился на зеленый. Собравшаяся толпа хлынула к метро, увлекла за собой Алексея Романовича, как-то жалко притихшего, потерянного. С лотка он купил полиэтиленовую сумку, с облегчением кинул в нее сверток, туда же сунул бейсболку – без головного убора его труднее вычислить – и начал спускаться к эскалаторам.

В свой дом Коромыслов не вошел сразу, а погулял независимо у подъезда, огляделся, нет ли поблизости переодетого опера, не увязался ли за ним поджарый делить добычу. Небось, рыскает где-то и злится, ведь унесенный им портфель с валютой не равноценен целому состоянию в свертке.

В подъезде было тихо, на лестнице ни одной живой души. Коромыслов на цыпочках поднялся на верхний пятый этаж, бесшумно вставил в замочную скважину ключ, тихонько открыл дверь и так же тихонько притворил ее за собой.

Боже, наконец он дома. Нервы совсем сдали, Алексей Романович почувствовал острую, знобящую боль в сердце, кинул под язык таблетку нитроглицерина и, затолкнув сумку под диван, в чем был прилег отдохнуть. Слава Богу, операция завершена, хотя и с досадной потерей, но с крупной компенсацией. Вряд ли его отыщет поджарый. «Ох, Ксеня, – мысленно обратился он к своей будущей невесте, – знала бы ты о моем приключении, обхохоталась бы!.. Могу я, могу еще бегать молодым лосем!» И стал думать, как бы понадежнее спрятать прибыток. Осторожность не помешает, вдруг нагрянут с обыском, найдут улику – и пропадешь ни за что.

Боль, кажется, отлегла. Он достал сверток – посчитать купюры и одному решить, сколько баксов выделить на путешествие, сколько отложить в запас, на квартиру. С благоговением и страхом развернул упаковку и замер: кукла! Неужели кукла?! Да, так и есть: сверху уложены рядком две фальшивые стодолларовые купюры, под ними несколько наших десятирублевок и две стопки аккуратно нарезанной бумаги.

События этого дня вихрем пронеслись в голове Коромыслова, и он понял окончательно: поджарый и оранжевый, подставной милиционер, надули его как глупого провинциала. Махинаторы действовали заодно и по отработанной схеме разыгрывали спектакль. Нутром он чувствовал подвох, недаром же хотел увильнуть, скрыться в подземном переходе – и все-таки клюнул на дешевую приманку. Алексей Романович не мог простить себе детской оплошности, лег на диван, сжал виски ладонями – и так пролежал недвижно всю ночь.