Живая вода. Часть I. «Арктика»
Шрифт:
– Лисушка, лапочка, а ты как думаешь? – заискивающе-мягко спросила Неясыть.
– Совсем всё равно, – выдавила Лиса.
Сова покачала головой.
– Значит, попробуем и то, и другое.
Лиса страдальчески закатила глаза.
Лишь поздно вечером, за полчаса до отбоя, ей удалось вырваться к морю.
– Я думал, ты уже не придёшь, – грустно улыбнулся Фенек, садясь на песок рядом с крайне сосредоточенной сестрой.
– Я тоже, – ответила она. – Ничего, осталось пережить всего один день, и всё вернётся в прежнее русло. По крайней мере, на год. Ты будешь завтра со мной?
Фенек досадливо
– Площадь слишком далеко от моря. Да и зачем? Ты же понимаешь, как это неприятно – когда никто тебя не видит… Приходи вечером, и расскажешь всё, что было.
Лиса кивнула, поднимаясь.
– Пожелай мне удачи, – прошептала она.
Фенек ободряюще улыбнулся, крепко сжав руку сестры.
Двадцатое октября началось с панических сборов и хаотичных наставлений. От Пантеры Тигровны пахло валерьянкой, а Рысь Тигровна то и дело хваталась за сердце, когда выяснялось, что кто-то из воспитанников в очередной раз выкинул финт ушами. Лама и Антилопа переругались из-за того, кто из них наденет платье какого цвета и в итоге в битве за синий наряд умудрились порвать его едва ли не пополам. У Соболя разболелся живот, а Бобёр из вредности запульнул в волосы маленькой Козочки жевательную резинку.
Лиса, поднятая ещё затемно, равнодушно дремала, покуда Сова старательно, с прилежностью, достойной лучшего применения, заплетала её непослушные волосы в заранее продуманную до последнего локона причёску.
Неясыть тем временем грустно вздыхала, пытаясь на ходу починить разорванное юными модницами синее платье.
К девяти часам делегация воспитанников золотоморского детского дома была готова. Нарядные, умытые, аккуратно заплетённые дети стояли по парам, едва не сверкая от чистоты. Измотанные педагоги, потратившие все силы на сбор своенравного отряда, мужественно улыбались, готовые ко всему.
Последней из комнаты вышла Лиса. В новом платье мятного цвета и с незаметным, почти неосязаемым макияжем, который, однако, значительно улучшал её внешность – и с изысканно уложенной косой. Образ, созданный Совой и Неясытью, источал нежность, юность и невинность. И только презрительный взгляд выдавал истинную сущность Лисы.
Гордые проделанной работой стилисты, сияя, вышли следом за протеже.
– Лисонька, дорогая, ты как? – в привычной кошачьей манере протянула Сова Соколовна.
– Ужасно, – хмуро ответила Лиса. – И вообще, я, кажется, заболела и плохо себя чувствую. Можно, я никуда не пойду?
Сова и Неясыть взволнованно переглянулись.
– Что с тобой, деточка? – тревожно спросила Неясыть.
Рысь Тигровна громко вздохнула.
– Ничего с ней. Очередное воспаление хитрости, -пояснила она. – Лиса, вставай вперёд, у нас нет времени.
– На кой я там нужна, – ворчливо ответила та, нехотя прошаркав в начало отряда.
К десяти на площади собралась куча народа. В пресс-зоне, занимавшей четвёртую часть пространства, устанавливали десятки камер с логотипами ведущих каналов не только Альтерики, но и многих миров Веера. Фотографы сновали туда-сюда, выискивая среди толпы известных деятелей культуры и искусства.
Отряд детского дома безо всяких препон прошёл через службу безопасности, старательно проверявшую всех,
Фотографы накинулись на детей, словно хищники на добычу.
Сова и Неясыть привычно улыбались, Рысь и Пантера щурились от вспышек, а ребятишки, довольные всеобщим вниманием, махали журналистам руками.
Их поставили на специальный участок недалеко от сцены.
Лиса уже было спряталась за спинами товарищей, но Сова выловила её, не прекращая улыбаться.
– Нам туда, дорогуша, – кивнула она в сторону трибуны для особо важных гостей.
– Но… – пыталась протестовать Лиса, с ужасом представив себе, что на этом месте она будет видна всем на площади.
– Поторопись, милая, поторопись! – подтолкнула её вперёд Неясыть.
Лису усадили по центру трибуны, Сова и Неясыть обосновались сразу за ней.
– Держи спинку ровно и веди себя как подобает, – наклонившись, прошептала ей на ухо Неясыть. – Не забывай, будет вестись прямая трансляция по всем центральным каналам Веера, и поверь мне, камеры будут показывать тебя не реже, чем Сервала Оцелотовича.
Лиса вздрогнула, представив, сколько глаз будет устремлено на неё, и в животе у неё неприятно заныло.
«Ничего, – тихо подумала она. – Ничего, это ненадолго. Скоро всё будет как прежде».
Сервал Оцелотович появился за пару минут до начала мероприятия, деловито осведомился у распорядителей, все ли на месте и, убедившись в положительном ответе, тут же, без подготовки, вышел к микрофону.
С опозданием на долю секунды громкоговорители объявили главу государства. Зазвучал гимн Тарии. Площадь сначала захлопала в ладоши, а потом замерла под звуки гимна.
Важные гости с трибуны, куда усадили Лису, почтительно встали, и она, на мгновение замешкавшись, последовала их примеру.
– Дорогие друзья! – начал Сервал Оцелотович, и вокруг воцарилась тишина. – Я обращаюсь сегодня к вам, жители Веера. Тем, кто потерял близких в страшной трагедии, случившейся на Золотом море ровно десять лет назад. Вся Тария, вся Альтерика, весь Веер сегодня склоняет голову, скорбя вместе с вами. Нет таких слов, которые смогли бы передать ужас произошедшей катастрофы. «Арктика» стала символом скорби, горя и отчаяния для тысяч и тысяч людей. И всё же… Во всей этой бездне печали есть одно светлое пятнышко. Катастрофа, унёсшая жизнь шести тысяч девятисот девяноста девяти людей, пощадила маленькую девочку, наш живой символ веры, надежды и любви. Лиса, лишившаяся в страшной аварии всех родных, смогла не только спастись, но и наперекор всему выжить. Выжить одна, проявив чудеса мужества и отваги.
Лиса, слушавшая патетическую речь президента, чувствовала, что все камеры направлены на неё. Сейчас тысячи людей, потерявших на «Арктике» близких, с ненавистью смотрят на экраны, думая только об одном – «почему она? Почему не мои родные?». И, прекрасно зная это, Лиса просто мечтала показать им какой-нибудь неприличный жест. Но слева от неё сидел министр иностранных дел, справа – президент соседней Антарии, и за любую её выходку серьёзно досталось бы Пантере и Рыси, так что ей волей-неволей приходилось вести себя прилично.