Живи с молнией
Шрифт:
– Но ведь не можем же мы явиться так, без вещей? Ох, Эрик, неужели мы должны опять откладывать из-за какого-то чемодана? – Казалось, Сабина вот-вот заплачет.
– Я забегу в тот магазин, мимо которого мы шли, – сказал Эрик. – Куплю что-нибудь самое дешевое. Видишь закусочную на той стороне? Подожди меня там и съешь что-нибудь. Я вернусь через несколько минут.
Закусочная была почти пуста; Сабина присела к стойке и заказала кофе, но не притронулась к нему. Ее охватило тоскливое волнение, она уже испытывала его тысячу раз в жизни, когда сдавала экзамены или когда искала работу. От такого волнения кровь не приливала к лицу, в нем не было ни радости, ни ликования.
Ей казалось, что прошло уже много времени, когда наконец вернулся Эрик с чемоданчиком
Гостиница оказалась маленькой и очень старомодной. Это было совсем не то, чего ожидала Сабина. В вестибюле на креслах с гобеленовой обивкой чинно сидели рядком несколько пожилых, благопристойного вида дам; остальные кресла были пусты, кроме одного, в котором читал газету какой-то человек средних лет. Эрик подошел к конторке, Сабина остановилась поодаль. Она чувствовала себя неловко и изо всех сил старалась держаться независимо. Но дежурный портье только скользнул по ней взглядом.
Коридорный взял у портье ключ и провел их к лифту, помещавшемуся в старомодной проволочной клетке. На четвертом этаже они вышли и очутились в мрачном холле, где пахло старыми коврами и мебельным лаком. Лампочка на потолке светила тусклым зеленоватым светом. Эрик взял у коридорного ключи, дал ему двадцать пять центов, они вошли в комнату и остались одни – совсем одни – в первый раз с тех пор, как они познакомились.
Полное уединение подействовало на них так ошеломляюще, что в первые минуты они совсем растерялись. Сабина даже не сняла пальто и шляпы, она стояла, оглядывая маленький гостиничный номер. Комната как комната – может быть, только немного мрачная и грязноватая. Для Сабины она была чужой и безличной, как любой магазин или ресторан. Поглядев на старомодную двуспальную кровать, она почувствовала себя маленькой и одинокой; ей казалось, что она не сможет заставить себя даже сесть на эту кровать.
Эрик увидел выражение ее лица. Она спохватилась, что не старается скрыть своих ощущений. Он тотчас поставил чемоданчик на стол и обнял ее.
– Ничего, девочка, здесь не так уж плохо, – прошептал он. – Не вешай голову. Все будет прекрасно.
Сабина крепко прижимала его руку к себе, пока он снимал с нее шляпу. Она была безмерно благодарна ему за то, что он подошел к ней в эту минуту, и едва не расплакалась. «Какой он замечательный», – думала она. Сознательно или случайно, но каждый раз он подходил к ней с утешением именно в ту минуту, когда она больше всего в этом нуждалась. Она прижалась лицом к его лицу и долго стояла так, закрыв глаза.
– Знаешь, кто ты? – сказала она, чуть отстраняясь от него. – Я тебе скажу. Ты самый хороший и добрый человек на свете.
– Это не я такой. Хорошая любовь всегда делает человека хорошим.
Он поцеловал ее в щеку, отступил в сторону и огляделся, ища глазами чего-то. Она не поняла, почему он вдруг отошел от нее и чего ищет. Наконец Эрик взял с умывальника стакан, ополоснул его и до половины налил водой.
– Придется удовольствоваться этим, – с сожалением сказал он.
– Для чего?
Эрик открыл чемоданчик. Слезы, давно уже просившиеся наружу, набежали Сабине на глаза, желтые лепестки купленных им нарциссов превратились в миллионы сверкающих точек и заплясали по всей комнате. Букетик был небольшой, но яркий цвет нарциссов внезапно как бы озарил и согрел комнату. В эту минуту любовь так переполняла Сабину, что она не могла шевельнуться. Она только смотрела на Эрика беспомощно-счастливым взглядом.
– Это я купил у того старичка, – объяснил он, неловко засовывая цветы в стакан, – у того самого, которому следовало бы пойти на Таймс-сквер.
Он не понял слез, выступивших на ее глазах от избытка нежности, и улыбка на его лице сменилась огорченным выражением.
– Но ведь… что это была бы за свадьба без цветов!
3
Предсказание Хэвиленда оправдалось, и
Хэвиленд был в отличном настроении. Подмигнув Эрику, он сказал:
– Ну, вот и готово. Теперь повысьте вольтаж, посмотрим, что из этого выйдет. Я хочу начать с пятидесяти тысяч вольт и постепенно, каждые четверть часа, прибавлять по пять тысяч. Если мы дойдем до полумиллиона вольт без всяких перебоев и замыканий, значит мы можем спокойно пользоваться этой штукой.
Прибор был обнесен легкой проволочной сеткой – она отмечала границу безопасности. Контрольные приборы, посредством которых производилось управление, были вынесены за ее пределы. В центре клетки, в двадцати футах от места, где сидели Хэвиленд и Эрик, находились два больших бронзовых полых шара диаметром в фут, подвешенных один над другим. Они служили вольтметром. Эрик включил маленький моторчик, регулировавший расстояние между шарами. Шары стали медленно сближаться. Хэвиленд, наблюдавший за их движением через телемикроскоп, махнул Эрику рукой, приказывая остановиться.
– Довольно! Теперь при пятидесяти тысячах вольт между ними должна появиться искра.
Хэвиленд взялся обеими руками за массивную рукоятку, посредством которой поднималось напряжение тока, и медленно нажал на нее. Тяжелая рукоятка неторопливо повернулась, и нити накала в больших выпрямителях загорелись ярко-оранжевым светом. В комнате стояла тишина, слышался только пульсирующий стук вакуумных насосов, да через окно доносился приглушенный шум уличного движения. Напряжение повышалось беззвучно. Эрик подумал о том, как неуклонно увеличивается электрический заряд на открытых металлических поверхностях, которые находились от него всего в нескольких ярдах. «Если я начинаю нервничать при пятидесяти тысячах вольт, то что же со мной будет при пятистах тысячах? – думал он. – Ничего, привыкну». Но сердце его стучало в такт вакуумным насосам; он с трудом проглотил комок в горле и перевел дух.
Эрик на секунду отвел глаза от шаров, чтобы взглянуть, что происходит в главной секции, и в этот момент между шарами с треском вспыхнула и заплясала ярко-голубая искра. Оба вскочили с мест.
– Пятьдесят тысяч, – тихо сказал Хэвиленд и записал что-то в книгу. – Дайте мне показания измерительных приборов и все остальные данные и передвиньте регулятор еще на одно деление.
Десять часов просидели они в насыщенной электричеством комнате, почти не вставая с места, и курили беспрерывно. Слышалось негромкое монотонное постукивание насосов, снаружи по коридору ходили люди, солнце заглянуло в одно из окон, потом ушло, обогнуло угол здания и через некоторое время вошло в комнату через южное окно. У Эрика и Хэвиленда ломило спины, они даже не разговаривали между собой и только передавали друг другу распоряжения и показания контрольных приборов. Искры между шарами постепенно становились все ярче и ярче, но оглушительный прерывистый рев при трехстах тысячах вольт уже казался им не громче треска, раздавшегося при первом возникновении искры. Каждый из них думал о сидящем рядом товарище, поражаясь его выносливости, каждый гордился своей работой и испытывал уважение к работе, проделанной другим. Каждый из них успел за это время изучить другого вплоть до мельчайших привычек и научился распознавать проявления нервной напряженности у товарища. Они были уже крепко спаяны между собой.