Живое Золото
Шрифт:
Андрей разжал пальцы. Встал прямо, как вкопанный. Закрыл глаза. В розовом сиянии, разлившемся под тяжестью прикрытых век, пронеслось печальное лицо Ольги... а потом - лицо Казарской... Злое... Смелое... Улыбающееся...
– Что же... Ваша взяла, - сказал государь непонятно кому.
– Сдаюсь. Всё я получил, и всё потерял... Как и было сказано. Ведите меня домой... в мои покои. Я хочу спать... спать... спать!
– губы молодого человека скривились, он готов был разрыдаться.
Тигр и попугай, бросая друг на друга гневные
Надо было прийти в себя... и браться за государственные дела.
ВИЗИТ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННОЙ ОСОБЫ
... И завязался узел, накрепко завязался, просто так не развяжешь.
Ночь после исчезновения Ольги выдалась холодная, грозовая. Над Хрустальным дворцом бушевала буря.
Андрей ворочался в постели, мечтая уснуть, но сон не шёл к нему. Наконец он начал было проваливаться в забытьё, но его неожиданно разбудил стук в окно. "Кто это там? Птица, что ли?" - удивился Рублёв.
Стук повторился, громкий, навязчивый. Затем послышался чей-то сиплый, простуженный голос. Рублёв подошёл к окну, выглянул... Ноздри, огромные, жадно вдыхающие ночной воздух, были первым, что он увидел.
Постепенно темнота растворилась, открывая взгляду небывалую картину. Напротив окна царской опочивальни, располагавшегося на сорок восьмом этаже, в воздухе парил человек лет сорока - мокрый, растрёпанный, обросший бородой, в красной рубахе и белых портках. Под его босыми пятками мелькали юркие, шустрые молнии.
После всего, что произошло в последние дни, Андрей был уже не в состоянии чему-то удивляться. Он просто расширил глаза и замер, тупо глядя перед собой. Несколько секунд два человека неподвижным взором смотрели друг на друга. Потом пришлец, ёжась от холода, сипло протянул:
– Окно открой, а... Холодно ведь...
Андрей послушно открыл окно. Гость ступил грязными пятками на подоконник и спрыгнул на ковёр, оставляя после себя всюду комья мокрой земли. Потом пристроился в красном мягком кресле у камина, положил ногу на ногу. Андрей молча смотрел на всё это.
– Ну, Андрюх, понимашь, кто я?
– спросил гость, почёсывая у себя под мышкой.
– Нет... нет, - пробормотал вконец обалдевший наследник престола.
– Я... это...
– А! Ты из непонятливых? Так я объясню, коли так. Григорий я, раб Божий, фамилия моя - Новых, также Распутиным зовусь. Сто лет тому я Русью-матушкой правил. Многонько нагрешил, теперя вот мыкаюсь. Здеся царём был, тама бедняком стал - вот оно как хитро у батюшки Христа устроено... По его воле я к тебе и пришёл, сказать кое-чаво надо.
– А ч-что?
– заикаясь, пробормотал Андрей.
– Да... а как говорить будем?
– Как, как... Как люди. За чашкой чаю...
– просипел гость.
– Замёрз я от ливня вашего.
– Чай есть, ваше благородие...
– запутался Рублёв.
– Изо мха... На плантациях выращиваем... Пить можно.
– Ох, вы, потомки... Ну разве можно так? Всю травку-муравку хорошую вывели, теперь лишайником питаетесь... Ну, давай мохового вашего пойла, с такой холодрыги и оно пойдёт.
Андрей вскипятил чайник, налил чаю в блюдечки (чашек гость не признавал). Расположились за круглым столиком, выпили по глотку зелёной жижи. Григорий особенно шумно, смакуя, втягивал в себя чай, при этом хлюпая большим чернявым носом.
Несколько минут императоры молчали: один наслаждался чаем, другой - не мог понять, снится это ему или он сошёл с ума. Наконец Рублёв робко так спросил у гостя:
– Григорий Ефимыч... Ваше величество...
– Ась?
– спросил Распутин, оторвавшись от блюдечка.
– Вы... это... скажите мне, если можно: как там... после смерти? Легко ли, трудно ли? Я уже земной жизнью не дорожу особо, но страх, что будет там... он тревожит как-то...
– А чего тута не понимать?
– всхлипнув носом, усмехнулся Григорий.
– Вокруг себя посмотри... и поймёшь, какой он, ад.
– Вы как это говорите... метафорически?
– удивился молодой царь.
– Да не! Правду говорю!
– гаркнул в ответ царь покойный.
– Скока можно твердить! Да пойми ты, мил человек, что мы давно уже умерли, все! Мы и есть в аду.
– Мы? В аду?
– у Андрея ум за разум начал заходить.
– А как ты думал? Та каша, где мы все варимся, - это ад, который нам за грехи дан. А там, на Земле, можа, всё наоборот идёт, не как у нас. Там, можа, меня убили, поцарить не дали! Там, можа, царей сто лет как сбросили! Там, можа, не только мох растить умеют!
– почти кричал Гришка, развалясь на стуле и потирая рукой рубаху под бородой.
– А у нас здесь - всё так, как мы, дураки, заслужили. Тока мы не знаем, что умерли, - это лишь самым умным умникам известно.
– А вы, Григорий Ефимыч... вы откуда это знаете?
– сообразил вдруг Андрей.
– Вы что... оттуда?
– Ну да, унучок. Я воскрес ужо. И там, в Расейской Федерации (так там Русь-матушка зовётся), двадцать годков как дворником работаю. Работёнка так себе, но жить можно. Не всякий день ем, но жив пока, как видишь...
– Да это... Как это... Я что - мёртвый?
– до Андрея с трудом доходила поразительная новость.
– Всю жизнь?!!
– Да, да, - смешливо хрюкнул Распутин, выпустив из носа струйку чая.
– Ты шибко не удивляйся. Я когда тока понял, что умер, от страха чуть не свихнулси. Ты берегись. Свихнёсси - не воскреснешь потом, не поживёшь по-настояшшему.