Живописец смерти
Шрифт:
Художник, с которым она в данный момент беседует, серьезным тоном произносит непонятные слова вроде «хроматический», «взаимодополняющие и производные цвета», «теплый в противоположность холодному». Что-то подобное он встречал в книге по теории живописи, безуспешно пытаясь штудировать ее пару лет назад.
Потом на экране возникает большая картина. Горизонтальные цветные ленты с надписями внутри: желтый, синий и красный. Когда исто-рич-ка искусств говорит: «Обратите внимание на то, как художник Джаспер Джонс иллюстрирует цвет словами», — он вздрагивает.
«Боже мой, она знает его!»
— Тони, —
Он вспоминает, как в книжном магазине перевернул страницу, не ожидая найти ничего интересного, и увидел эти картины. Он выбрал книгу только из-за имени художника, но потом остолбенел, увидев картины со словами, так похожие на его собственные.
Эта книга лежит у него на самом почетном месте, сверху стопки, рядом с рабочим столом. К ней очень часто приходится обращаться. Так приятно иметь единомышленника. Он берет книгу, перелистывает страницы, пока не находит ту самую картину, которая сейчас на экране. «У моря», 1961. Непонятно, почему художник так ее назвал, ведь сколько ни всматривайся, даже намека на море не увидишь. Должно быть, это какая-то странная шутка. Но слова понятны — красный, желтый, синий, — а в нижнем углу художник почему-то соединил все слова, написал одно поверх другого, так что их невозможно прочитать. Но он разобрал сразу. Этот художник, — его побратим, его идол, — вероятно, был чем-то смущен или раздражен. Поэтому и написал все слова вот так, одно на другом. У него сердце ныло от любви к этому Джасперу. Очень хотелось сказать, что он понимает его огорчение.
Он спешит к дивану, когда Кейт объявляет об окончании передачи, испытывая досаду, что она больше ничего не скажет о его единомышленнике. Затем происходит нечто удивительное, но так быстро, что он не уверен, в самом ли деле это произошло.
Пристально вглядывается в экран. Неужели это видел?
А затем это происходит снова.
Ее волосы становятся каштановыми.
О Боже!
Одна лишь вспышка, и та почти мгновенно гаснет. Но на этот раз он видит в цвете не только ее волосы, но и глаза. О таком он и не мечтал.
Он подается вперед, трет уставшие глаза, потому что ночью плохо спал, весь день работал над картинами, а потом еще телевизор. Наверное, это глюки.
— Встретимся на следующей неделе, — говорит Кейт, — когда моим гостем будет… — Ее волосы снова чернеют. Затем на экране появляется пожилой мужчина, босой. Стоит посреди огромной мастерской, окруженный огромными серыми картинами, и говорит исто-рич-ке искусств о том, что цвет для него «все». Ему хочется залезть внутрь телевизора, схватить этого мерзавца за горло и давить, пока…
И вдруг снова! Боже! Ее волосы каштановые, а глаза голубые!
Через секунду цвета бледнеют.
Тяжело дыша, он падает на продавленный диван.
Хватит ли у него сил дождаться следующей передачи? Надо же, глаза у нее голубые, а волосы каштановые. Он выключает телевизор и долго сидит в полумраке, вспоминая исто-рич-ку искусств, ее чудесные каштановые волосы и небесно-голубые глаза.
Затем хватает цветные карандаши. На каждом раньше была обертка с названием цвета. Именно так он впервые понял смысл слов — красный, желтый, синий, зеленый — с помощью
Он улыбается, пока не вспоминает, как нашел Холли в ванной комнате на полу с иглой в вене и пеной у рта.
Ладно. Хватит о прошлом. Нужно сосредоточиться на настоящем. И будущем.
Вчера ночью в Бронксе он выбрал следующую. С каким терпением он наблюдал за ней всю ночь. Видел, как она влезала в машины и вылезала из них, затем рано утром, когда еще не совсем рассвело, проводил до самого дома. Он легко мог взять ее, но не стал. Потому что нужно действовать по плану. Принести картину темноволосого парня.
Он бросает взгляд наверх, на незаконченную картину парня, в которую добавил мазки кровью. Как дивно тогда все было. Алая кровь, фиолетовые внутренние органы. Почти как на картинах Сутина, Френсиса Бэкона, де Кунинга. Может, в следующий раз, когда он будет смотреть ее передачу, это чудо случится снова. И он увидит свои репродукции такими, какие они есть.
Он тянет руку, пробегает пальцами по черному экрану телевизора, взывая статические разряды, представляет ее, исто-рич-ку искусств. Затем свертывается в калачик, засовывает палец в рот и засыпает.
Кейт на экране процитировала теоретика цвета Иоханнеса Иттена, затем появилась картина Джаспера Джонса, выбранная ею для иллюстрации. Тут же вспомнились картины из Бронкса. Через несколько секунд Джонса сменил Йозеф Альберс. «Преклонение перед Квадратом». Концентрические зеленые квадраты.
— А вот эту картину тебе выбрала я, — сказала Нола. — Даже нашла заметки Альберса об оттенках зеленого, какие он использовал. До сих пор помню: веридиан, фалоцианиновая зелень и зелень Хукера.
Кейт очнулась от мыслей и посмотрела на Нолу.
— Ты что-то сказала насчет Альберса?
— Я говорила о том, какие он использовал оттенки зеленого. Могу повторить. Веридиан, фалоцианиновая зелень и зелень Хукера.
— Вот оно что. Производители дают краскам серьезные технические названия. А «яркий арбуз» среди них не встречается?
— Что?
— «Яркий арбуз». Может быть, цвет с таким названием используют оформители интерьеров?
— Такие странные названия встречаются в наборах специальных живописных цветных карандашей, — сказала Нола.
— Цветных карандашей?
— Да. Я довольно много знаю наизусть. — Она закрыла глаза. — Небесно-голубой, золотарник, багровый.
— А «яркий арбуз»?
— Тоже есть. Но это в коробке с семьюдесятью двумя цветами. Вместе с «горячим фуксином», «буранно-синим» и «ослепительным». Нет, думаю, «ослепительный» появился немного позднее, в коробке с восьмьюдесятью цветами.
— «Ослепительный»? Что это за цвет?
— Оттенок красно-фиолетового. Среди масляных красок есть аналог, он называется «малиновый ализарин».