Живучее эхо Эллады
Шрифт:
3. Возвращение в Фивы
Возрос в лесах Алкид на вольной воле
Природы неотъемлемой частицей,
Могучим и выносливым, как дуб,
Ни страха не изведавший, ни боли,
Широк в плечах, умеющий сразиться,
И ко всему – прекрасен и не глуп.
Он выделялся ростом непомерным,
На голову, не менее, всех выше,
А силы, что невиданной была,
Десятерым хватило бы, наверно,
Чтобы пройти сражение и выжить,
Она бы и тогда не подвела.
В себя впитав бойцовскую науку,
Он жил борьбой, противников сминая,
Дивя того, кто это созерцал.
Искусно овладев копьём и луком,
Ходил на зверя, промахов не зная,
И Зевс, на землю глядя, восклицал:
– Вот это сын!.. Взгляни-ка, дочь, на братца!
(Афина, улыбаясь, вниз глядела)
Он победит тебя наверняка!..
– А мне давно с ним хочется подраться,
Да жаль, хотенье не дойдёт до дела,
Ведь он земной…
– Так это же – пока!
Люби его и помогай, как можешь,
Ему судьба нелёгкая досталась,
(Я знаю, за тобой, как за горой!),
Но и не балуй, чтобы чуял вожжи!..
Пусть вызывает гордость, а не жалость,
Мой сын, мой состоявшийся герой.
Таким Алкид и возвратился в Фивы,
В неугомонный семивратный город,
Что не похож на киферонский лес.
Он будто нёс себя неторопливо,
Как напоказ, как утоляя голод
Всех жаждущих невиданных чудес.
Дивило одеяние Алкида —
Подобие плаща из шкуры львицы,
Которую он выследил в горах.
Одних пугала рыжая хламида,
Другим давала повод поглумиться,
Забыв про уважение и страх.
Геракл её набрасывал на плечи,
А шкуру с бывшей головы звериной
Натягивал на голову, как шлем.
Четыре лапы, вытертых до плешин,
Завязками служили исполину,
Чтоб в зимний холод не было проблем.
Он палицу носил везде с собою,
Что ясенем звалась в немейской
И, как железо, твёрдою была,
Чтоб с нею быть всегда готовым к бою:
Поднял – и бей врага, чего уж проще,
Вот только бы рука не подвела.
Но был и меч, подаренный Гермесом,
Ниспосланные щедрым Аполлоном
Серебряные стрелы, лук тугой,
Блестящий панцирь, кованный Гефестом,
Уют одежд, Афиной сотворённый,
Одел – и не захочется другой.
Но только лишь тогда свершилось диво,
В историю вошедшее преданьем,
Когда, хвалы не требуя взамен,
Освободил Алкид свой город Фивы
От непомерной ежегодной дани
Царю Эргину в город Охромен.
Когда Эргин метался, холодея,
Желая всё оставить неизменным,
Воителей проклятьем наградив,
Алкид ворвался в логово злодея,
Вменяя дань такую Охромену,
Что вдвое больше бывшей дани Фив.
Креонт, царь Фив, устроил пир горою,
Избавившись от мерзкого соседа,
Которого не смог он превозмочь,
Довольно щедро одарил героя
В честь этой замечательной победы
И отдал в жёны собственную дочь.
4. Месть
Казалось, Тюхэ, забывая обиды,
Лицом повернулась к герою Алкиду:
С любимой женою, прекрасной Мегарой,
Прослыли они замечательной парой,
В стараньях святых поднимавшей на ноги
Троих сыновей, что послали им боги.
А Гера молчала со взглядом потухшим —
Удачи героя травили ей душу,
И Фив ликованья хватило ей, чтобы
Опять воспылать ощущением злобы.
Зачем ей победа, лишившая веры?!
Чем лучше Алкиду, тем хуже для Геры.
Щемящую ненависть прячет царица,
В ней снова проснулось желанье сразиться,
Убить громовержца возросшего сына
(Желаемой смерти найдётся причина!),
А если опять не осилить ей это, —
Пусть изгнанным будет, пусть бродит по свету!
Не истинной силой, а силой коварства
Богиня нашла от печали лекарство,
Наслав на Алкида ужасные боли,
Лишившие разума, памяти, воли,
В припадке безумства он зло совершает —
Сынов и племянников жизни лишает.
Когда же прошло помраченье рассудка
И плакали люди надсадно и жутко,
Глубокая скорбь овладела Алкидом,
Он сам зарыдал по невольно убитым,
Несчастный, от скверны очистившись вскоре,
В священные Дельфы унёс своё горе,
Туда, где святилище сына Латоны,
Оракул, где можно взывать к Аполлону:
– Не волей своей заслужил порицанья!..
Пошли мне, как милость, твоё прорицанье!..
Наставь!.. Надоумь!.. Накажи меня строго,
Но только к добру укажи мне дорогу!
В одушевлённом таинствами храме
Алкид услышал, пифии устами
Вещает златокудрый Аполлон:
«Ступай в Тиринф к могилам спящих предков,
Двенадцать лет служи в старанье редком,
Являясь Эврисфею на поклон.
И не ищи подспорья в светлых ликах,
Свершишь двенадцать подвигов великих —
Бессмертным вознесёшься на Олимп!
С неоспоримой точностью провидца
Скажу, что в каждом подвиге таится
Удар судьбы, но он преодолим.
Ещё запомни, – пифия твердила, —
Твоё рожденье Гера не простила
Ни Зевсу, ни Алкмене, ни тебе.
Отныне ты – Геракл («гонимый Герой
И подвиги свершающий»), уверуй!
Забудь Алкида! Покорись судьбе!
Я всё сказал тебе, мой брат, что знаю,
Прости за то, что быстро умолкаю —
Минута предсказаний коротка!..»
Бог замолчал, и пифия иссякла,
А подвиги великого Геракла
Бессмертными пройдут через века.
Геракл. Римская копия с греческого оригинала II века до н. э.
5. Подвиги Геракла
Геракл поселился в Тиринфе, покоя
Не ведая в нём ни зимою, ни летом.
Он стал Эврисфею рабом и слугою,
Казалось, ничуть не жалея об этом.
А царь Эврисфей, восседавший в Микенах,
Был слаб и труслив, но лисицы хитрее:
Общался с героем, взобравшись на стену,
По делу в Тиринф отправляя Копрея.
Немейский лев (1-ый подвиг Геракла)
Геракл, желаньем подвигов горя,
Пред памятью родных благоговея,
Не долго ждал посланника царя,
Разумного и честного Копрея.
Тот оробел, но тут же, осмелев,
Поведал с простотою очевидной:
– Причиною всему – немейский лев,
Что порождён Пифоном и Ехидной.
Как будто бы всё вымерло окрест
Спокойнейшего города Немеи:
Бежало всё живое с этих мест,
Спасения от зверя не имея.
Его простым и смертным не свалить,
А ты бы смог, я сердцем это чую —
Прядёт Клото [9] на совесть жизни нить,
Вплетая щедро силу неземную.
Мойры – богини судьбы. Группа Дебе.
Убей злодея! Он живому враг,
Он смерть творит (а может смерти ищет),
Пусть пастухи стада пасут в горах
И люди возвращаются в жилища!
Оставив дом с предутренней зарёю,
Геракл спешил, как в марше боевом.
Быки в крови мерещились герою
И люди, пожираемые львом.
Он гнал себя: «Скорей!.. Скорей в Немею!..»,
Пот вытирая на большом челе.
Нет-нет! Не ради службы Эврисфею,
Покоя ради на святой земле.
И вот Немея!
– Где дорога в горы?
– За тем холмом, но лучше не ходи!..
А он шагает широко и споро —
И будто сердце рвётся из груди:
«Ус-петь! Ус-петь! Ско-рей! Ско-рей! – торопит, —
Не-то бе-ду соч-тёшь сво-ей ви-ной!»
И вот предгорья топтаные тропы
Остались у Геракла за спиной.
Он в полдень пожевал кусочек хлеба,
Вверх поглядел сквозь кружевной шатёр,
Где Гелиос почти что в центре неба
Лучи-мечи втыкает в шапки гор.
И снова в путь зовёт его силища,
Пещеры предстают его очам…
Ему найти бы только логовище,
Где льву-убийце спится по ночам.
Когда же солнце, как напившись зелья,
Клониться стало головой к земле,
Геракл набрёл на мрачное ущелье,
Что в ясный день покоилось во мгле.
Спустился вниз, не тратя ни минуты,
Нашёл дыры зияющий оскал —
И без причины понял почему-то,
Что, наконец, увидел, что искал.
Два выхода нашёл он в той пещере.
«Здесь будет нелегко осилить льва!..
Попробую сейчас захлопнуть «двери»,
Есть руки и, к тому же, голова!».
Спокоен был Геракл на удивленье…
И вот за камнем тянется рука…
«Как ты людей спасаешь от старенья,
Так я тебя спасу от сквозняка!»
Он завалил дыру в конце пещеры
Обломками обветренной скалы
И вверх взобрался, не теряя веры,
Что дело – на конце его стрелы.
Почти что смерклось. Птицы гнёзда ищут
(О мысль о доме, душу не трави!),
Страшилище явилось к логовищу,
Измазанное в глине и в крови.
Матёрый лев, немыслимо огромен,
Взлохмаченная грива до земли…
«Я знал, злодей, что ты не слишком скромен!..
И как… такое… выдумать смогли?!
Пришла, «собачка», к собственной берлоге?..
Набегалась, расплёвывая зло?..
Жаль, что сквозь темень не увидят боги,
Кому из нас сегодня повезло!»
Запела тетива струной упругой,
Волной качнуло тонкие стволы,
И унеслись к пещере друг за другом
Три Аполлоном дареных стрелы.
Геракл возликовал и крикнул звучно,
Он жаждал дыр в чудовищной спине,
Да только стрелы, хоть ложились кучно,
Скользнули, как по каменной стене.
Лев зарычал неистово и замер,
Хвостищем колотя свои бока,
Налившимися яростью глазами
Искал на ближнем взгорье смельчака.
Геракла заприметил и мгновенно
Присел на лапах, туго сжавшись в ком,
Оскалив пасть в потёках серой пены,
Взлетел к нему единственным прыжком.
Но бой с врагом Гераклу тешит душу,
Успей ударить – только и всего!
Льву палицу на голову обрушил
В секунду приземления его.
Упал злодей на неостывший камень.
И, не жалея мускулов и жил,
Герой Геракл могучими руками
Прижал его к земле – и задушил.
И снова в путь с убитым львом, в Микены,
Где, не желая в страхе помереть,
Царь Эврисфей, дрожа, залез на стену
И повелел ворота запереть.
Лернейская гидра (2-ой подвиг)
Итак, Геракл и цел, и жив
(Хвала и честь его удаче!),
Свой первый подвиг совершив,
Был тут же снова озадачен.
Как злой, горячий суховей,
Дохнуло горе, кровью рея,
И вновь отправил Эврисфей
К герою вестника Копрея.
Донёс Копрей, душой скорбя:
– Царь опечален! Да и сам я…
Есть снова дело для тебя.
– Что?.. Из огня, да сразу в пламя?!
Передохнуть бы пару дней,
Не то рука не будет верной!
– Не согласится Эврисфей.
Опять беда… Теперь под Лерной.
Там, сохраняя свой живот
В болотах, щелях и колодцах,
Презлое чудище живёт,
Лернейской гидрою зовётся.
В слепящем блеске чешуи
Всё издыхает: люди, кони…
Во всём – подобие змеи,
А сверху – головы драконьи.
Из девяти голов одна
Является
Та гидра злом наделена
Отцом и мамушкой любимой.
Её для горя (как и льва)
Пифон с Ехидной породили.
– А что ещё гласит молва?
– Что нам теперь не до идиллий:
На Аргос как затеет кросс
По дну пещер сырых и склизких,
Так у царя не хватит слёз
Родных оплакивать и близких.
– Ну, что ж, Копрей, пусть будет так!
Мы все на близких уповаем…
И в путь направился Геракл
С Ификла сыном – Иолаем.
Где колесницей, где пешком,
Шагая рядом с колесницей…
У Иолая в горле ком,
Но парню хочется сразиться.
– Гляди… Вода!..
– Окрестные болота…
Похоже, не найти во мраке брода.
– Гляди туда, и там блестит вода!..
Так скоро Лерна?
– Думаю, что да.
Прячь колесницу в близлежащей роще.
Сумеешь без меня?..
– Чего уж проще!
Найти скорей чудовище желая,
Геракл оставил тут же Иолая
И заспешил, не ведая преград.
Он брёл болотной жижей наугад,
Где дремлют склоны, зубы – скалы щеря,
Где может гидра прятаться в пещере.
Когда восток зарницей заалел
И он желанный сон преодолел,
На камне сидя вымокшим, усталым,
Услышал, что вблизи заклокотало,
Забулькало, забилось в темноте,
Как будто палкой били по воде.
Он лёг на стылый камень, мокрый, липкий,
Подумал о себе: «Герой великий!..
От жабы мерзкой спрятался в кусты,
Спасаясь под покровом темноты.
Иди и бей могучим кулаком
Кишащий злыми головами ком!
Чего лежишь, собою камень грея?!»
Но кто-то молвил голосом Копрея:
– Ты душу сам себе не береди,
Пока не светит солнце – уходи!
А заблестит под солнцем чешуя,
В тлен превращая льва и соловья,
Так гидра (злому миру на потеху)
Оставит от тебя одни доспехи!
И на восток взглянув, Геракл могучий
Увидел, что спасительные тучи
Уже впитали первые лучи,
И стало так обидно, хоть кричи.
Но вдруг увидел, утверждаясь в вере,
Как плавно направляется к пещере
Неровное лохматое пятно
И в зев её вползает, как в окно.
Подумал, поднимая с камня тело:
«Ты спать на радость людям захотела,
Предоставляя право победить
Уставшему в бессоннице бродить».
Он сам вздремнул, собрал сушняк в лесу,
Сбивая телом стылую росу.
Под треск и гоготание костра
Пришла надежда, радости сестра.
Герой, каливший стрелы добела,
Махнул рукой – была иль не была!
Всю ненависть вложил в свои слова,
Пока стрелу тянула тетива:
– Проснись, поганка! Времени в обрез!
Прими на завтрак мой деликатес!
И эхо повторило много раз
Обрывки слов, звучавших, как приказ.
Проснулась гидра в силу громких слов,
И девять злых, пугающих голов,
Гераклу обещая кучу бед,
Под солнцем жмурясь, выползли на свет.
Когда же тетива струной запела,
Калёные выталкивая стрелы,
Летящие со свистом чередой,
И гидра в ранах скрылась под водой,
Геракл, глядевший на пещеры лаз,
Не отводя своих прекрасных глаз,
Поверил, наконец, вздохнув устало,
Что подвига свидетельства не стало,
И сказывай, не сказывай про то,
А подвиг без свидетельства – ничто!
Он прочь ушёл, с досады багровея,
Ругая и себя, и Эврисфея.
«Нет подвига… Но, вправду – был таков!..»
Геракл сделал несколько шагов
И тут же понял, что ушёл напрасно,
Увидев то, что было так ужасно!..
В сверкнувших молнией крутых изломах тела
Разгневанная гидра подлетела,
И, опершись на мускулистый хвост
(Ей неудобен был Гераклов рост),
Злодейка изготовилась к атаке,
Желая победить в кровавой драке.
Не различая в ней живот и спину,
Геракл ударил в тела середину,
И палица, нарушив тишину,
Скользнула, как по мокрому бревну.
Поняв, что гидру не проймёшь ударом,
Он, дабы время не потратить даром,
Подпрыгнул вверх, как птица на крыле,
Всем весом пригвоздив её к земле.
В бездействии глухом побыв немного,
Она хвостом ему стянула ноги
И, проявив немыслимую прыть,
Геракла норовила повалить:
Толкала, била, дёргала со зла,
Но он стоял надёжно, как скала!
И мерзкое свидетельство живое
Кусаться стало каждой головою
Из девяти целёхоньких голов.
Он палицей взмахнул без лишних слов —
Удар!.. И головы одной не стало,
Но две на том же месте отрастало!
В ответ на все Геракловы удары
Из рваных шей опять рождались пары
Огромных, злобой дышащих голов,
Герою руки искусавших в кровь.
Как силою его пренебрегли —
Он молотил их, а они росли!..
К тому же гидра кликнула подмогу —
Верзила-рак герою впился в ногу,
Клешнями непомерными сверля,
Как будто шевелиться не веля.
Устал Геракл! Но, победить желая,
Себе в подмогу кликнул Иолая.
Примчался Иолай:
– Вот это дра-а-ка!..
И камнем сбил с ноги героя рака,
Разгрёб костёр, калёной головешкой
Поджёг деревья, крикнул:
– Бей!.. Не мешкай!
И бил Геракл (куда усталость делась?),
Рука его, как мельница вертелась,
А Иолай, на выдумки хитёр,
Часть рощи ближней превратил в костёр
И жёг концом пылающих стволов
Те шеи, что остались без голов.
И вот одна осталась голова,
Но гидра, что была ещё жива,
В неистовстве вошла в такую ярость,
Что сам Геракл от смерти был на малость!
Ударил всё же силою инертной:
– Она была… последней… и бессмертной…
Бессмертной голове глаза закрыли,
На глубину немалую зарыли,
А чтоб она не выбралась на свет,
Не натворила много новых бед,
Герой её оставил на колу
И навалил громадную скалу.
Затем рассёк проклятой гидры тело
И в желчь, что с ядом, погружая стрелы,
Смерть приручил и уложил в колчан,
Забыв про боль неизлечимых ран,
Что человека делает несчастным,
Про то, что сам он может быть причастным
К подобному, хоть сам и сотворил
Деяние без прав и без мерил.
У сына Зевса сила не иссякла —
Всем ведомо о подвиге Геракла!
И только царь, тщедушный Эврисфей,
Боясь героя, не щадит, не славит,
А понукает, как конём, и правит
(Всё чаще – не туда!):
– Ступай, Копрей!..
Скажи Гераклу, нечего гордиться!..
Пусть чистит перья стимфалийской птице!
Стимфалийские птицы (Третий подвиг)
В Аркадию направился Геракл,
Как царь велел: под городом Стимфалом
Злодейки-птицы повалили валом
Неведомо с каких краёв, и так
Они всему живому досадили,
Когда почти в пустыню обратили
Цветущий край и мирный быт людей,
Пасущих там быков и лошадей.
У этих птиц, невиданных на свете,
В груди не песня – злоба клокотала.
Их клювы были кованы из меди
И когти из такого же металла.
Повадки птиц страшили всё живое,
Спасало только небо грозовое
Да ночи мрак (до утренних зарниц),
Что укрощали стимфалийских птиц.
Но самым страшным были перья птицы
Из твёрдой бронзы – тяжелы и крепки —
Когда роняли их на стимфалийцев,
Леса и рощи превращались в щепки.
Тогда кричали птицы оголтело
И перья-стрелы прошивали тело
Несчастных жертв, что падали, и тут же
В Аида царство уносились души.
Когда Геракл, глазам своим не веря,
Глядел вокруг, от злости багровея,
Не обнаружив ни людей, ни зверя,
Он тут же с грустью вспомнил Эврисфея:
«Прости мне, царь, столь быстрое решенье,
Но в этот раз я обойду сраженье.
Нет, я не трус!.. И сила не иссякла —
Здесь быть не может подвига Геракла!»
И в этот миг почувствовал герой,
Как будто кто-то дланью тронул спину,
И обомлел, увидев пред собой
Воительницу гордую, Афину.
– Богиня!..
– Не богиня, а сестра!
Не евши бродишь с самого утра!
От этого и мысли оскудели!
Раскис!.. А ты каков на самом деле???
Надёжен и умён!.. Силён, как бык!..
Сдаёшься, будто к славе не привык…
Афина брата с нежностью журила,
Как самая обычная сестра:
– Не паникуй! Чини свои ветрила —
И снова в путь! Немедленно, с утра!
И, если честно, есть на то причина…
Из глиняного древнего кувшина
Струился мятой пахнущий нектар.
Геракл подумал: «Вот он, божий дар…»
Афина и Геракл, Роспись донышка килика. Около 480 г. до н. э.
– Ты пей и слушай, всё запоминая:
Сражаться надо, а не падать ниц!
Да! Будет битва, но совсем иная,
И ты осилишь стимфалийских птиц!
Я принесла тимпаны от Гефеста
– Сам выковал– и укажу то место,
Где птицы эти ночью в гнёздах спят
(Ведь я тебе сестра, а ты мне брат!).
Гляди на холм, что вздыбился над лесом, —
Вот то и есть кровавой битвы поле! —
Геракл молчал и слушал с интересом,
Подпитывая мускулы и волю.
– Взойдёшь на холм с зарёю ранним – рано,
Ударишь в эти медные тимпаны,
Спугнёшь, как громом, злую птичью рать —
И сможешь, как цыплят, перестрелять.
Всё так и было. Встал Геракл чуть свет
Во весь свой рост на меченом холме,
Вскричав: «На кучу бед – один ответ!»,
В тимпаны бил, как не в своём уме,
А так как был он силою неплох,
Казалось, мир от грохота оглох,
Качнулись в небе гроздья блеклых звёзд,
И птицы в гневе выбрались из гнёзд.
Они кричали сонно и устало,
Выискивая в зарослях врагов,
Геракл глядел на отблески металла
И ненависть рекой из берегов
Вниз изливалась, погасив неверье,
Туда, где птицы сбрасывали перья
На собственных беспомощных птенцов,
Что в мир теней ушли, в конце концов.
Он тут же бросил в сторону тимпаны
И натянул тугую тетиву —
И стрелы рьяно наносили раны,
И птицы с криком падали в траву.
А те, что оставались в здравом теле,
На Понт Эвксинский [10] в страхе улетели,
Оставив Грецию в покое. А герой
Испил росы и двинулся домой.