Живун
Шрифт:
— Илька, хочешь рисовать? Я научу, — бойко предложил Петрук и опустился возле Ильки на пол с листочками бумаги и огрызками карандаша.
У Ильки загорелись глаза: как занятно!
Улеглись на животы. Послюнявив карандаш, Петрук нарисовал голову лошади с выгнутой шеей.
— Во! Видал? — вскинул Петрук длинные ресницы.
— Здорово как! — удивился Илька. — Кто тебя научил?
— Сам! А ну, малюй, ты!..
Илька пододвинул бумажку себе под нос. Однако сколько ни старался, никак не мог удержать огрызок карандаша в кривых пальцах. Был бы карандаш подлиннее, как ложка,
— Эх ты, Илька! Как же ты будешь учиться-то с такими руками? — с детской бессердечной прямотой спросил Петрук и покачал головой. — Пропало твое дело. Останешься навеки неучем.
Илька готов был разрыдаться: новое наказание!
— Не-ет! — с отчаянием крикнул он. Волнуясь, мальчик силился сесть и не мог.
Подбежала бабушка Анн.
— Ох-хо! Что же это вы, детки, обижаете гостя нашего? Ну-ка, возьму его да поношу по избе, как бывало. — И, поднимая Ильку, добавила: — А ты тяжеленький стал.
Она любила нянчиться с внучатами и всячески забавляла их, пела им песни, которые придумывала, должно быть, сама, на ходу — про все, что видела вокруг. Песни ее всегда были разные, редко повторялись. И сейчас, усевшись перед топившейся печкой, она запела:
Топись, топись, печка, Дым вали колечком Над избой Акима, Над амбаром Клима, Под клюкою бабушки, Под ухватом матушки…Дети обступили бабушку Анн. Бабушка в такт песне покачивала Ильку на коленях, а сама не сводила глаз с веселого жаркого огня.
Илька не забыл: Аким и Клим были соседями дядюшек. Аким жил ближе к Оби, а Клим — к Югану. Мальчик представил себе, как дым, вывалившись колечком из трубы дядиной избы, поплывет сперва к дому Акима, затем повернет обратно, наискосок, к амбару Клима и наконец возвратится сюда, в кухню дядюшек, под клюку и ухват. Забавно!
— Бабуся, откуль у тебя такие песни? — спросил он.
— Плохая, что ль? Иль пондравилась? — улыбнулась бабушка.
— Хорошая. Даже смешная, — заулыбался Илька. — А я песен не умею придумывать.
Бабушка погладила его.
— Не горюй, детка. В твоем роду по бабушке-дедушке и певуны и плясуны бывали. Даже иконы малевал один. Тоже был калека. Аристархом звали. Авось бог пожалеет и тебя, коньэра, одарит умением к чему-нибудь.
Ильке не понравилось, что бабушка без конца повторяет «калека», «коньэр», и, чтобы отвлечь ее, попросил спеть другую песню.
— Про Боба хотите послушать? — живо откликнулась бабушка.
— Хоти-им! — в один голос согласились внучата и прижались к ней плотнее.
Бабушка почмокала губами и весело запела:
Боба, Боба, бороду Отрастил ты смолоду! Поменяй-ка на косу, Я те травки накошу. Зелень-травки накошу, Коровенку накормлю. Коровенку накормлю, МолочкаДетишки эту песню слыхали много раз и знали хорошо, но бабушка пела так весело и задушевно, что им хотелось слушать и повторять за ней песню еще и еще.
Бабушка Анн была очень любопытной. Без очков она видела плохо и, заметив кого-нибудь за окном, торопливо окликала внучат:
— Февра, Марэ, гляньте, кто это там идет? — Узнав кто, принималась судить и рядить, куда и зачем человек идет.
А то внучата сами часто окликали ее. Вот и сейчас, увидев в окно необычную для зимы картину, они закричали:
— Бабушка, бабушка, скорей! Корова чья-то бредет по улице!
Бабушка, смешно переваливаясь с боку на бок, подошла к заиндевелому окну.
— Какая она, корова-то? Черная аль красная? Я что-то не пойму…
— Пестрая и с рогами. Худющая!
— Ну-у, дак эт-та Клима скотина. Чья ж боле, — вмиг заключила она. — Кто же праведный в этакую стужу скотину-то выпустит? Сена ему своего жаль тратить, вот и выгоняет корову с ползимы на снежную поскотину. А может, скотина-то, бедная, сама с голоду из стойла убежала. Ей, поди, на чужих навозных кучах сладостней, чем у скаредного хозяина…
Петрук бесцеремонно заметил, как взрослый:
— И все-то наша баба Анн знает! И до всего-то ей дело. Ужас любопытная!
Бабушка не обиделась.
— Только и полюбопытствовать да побегать, пока жива, — миролюбиво отозвалась она. — Молодость прошла — не попрощалась, старость пришла — не поздоровалась. А я еще и поплясать не прочь. Только времечко-то ноне невеселое. И корова Климова бродит не с радости… Охо-хо! — Однако тут же бабушка Анн пустилась в пляс под негромкий свой напев:
Эх вы, ножки-ноженьки! Были вы хорошеньки! На вечерках я всегда Танцевала, молода…Она притопывала мягкими меховыми туфлями, и рыхлое тело ее колыхалось в такт.
Ребята каждый день видели бабушку веселой, приплясывающей и не так восторгались, как Илька. Он обхватил ее за колени, прижался к ней. Ну что за чудо, бабушка! Говорили, будто Илька очень похож на отца, а еще больше — на бабушку. Ему это нравилось. Одно не мог Илька понять, как он, мальчик, может походить на старуху.