Живун
Шрифт:
— Я и сам зайду попозже, посмотрю на твое житье. Узнаю получше про твои ученья-мученья, — пообещал Гриш Окули.
— Охо-хо, — вздохнула при этом мать Гриша, старая Анн. — К чему только это мученье-то девочкам! Вот кому ученье-то пригодится. — Она погладила Ильку по голове. — Внуку моему, коньэру. Жить-то ему надобно будет как-то. Ешь, милый, ешь, коли к бабушке приехал. Соскучилась я, старая, по тебе, — она в который раз гладила Ильку ласковыми руками, угощая его, чем только могла.
Илька тоже был счастлив, что снова у бабушки, слышит ее знакомые вздохи, негромкий голос, видит милое морщинистое лицо, широкое
Не было конца и разговорам взрослых. Они завтракали в комнате дяди Пранэ и тети Малань и делились новостями.
Гришу не хотелось выкладывать про разлад в парме. Но даже незначительных обмолвок было достаточно, чтоб Петул-Вась понял многое.
— М-да-а, — протянул он. И это прозвучало как: «Я же предвидел, предсказывал…»
— Вот одичаете пуще и вовсе рассоритесь. Надоедите один другому. Вертайся-ка в свой дом. В Мужах людней, веселей. Житуха налаживается. С голоду не помирают… И Ильке скоро в школу. Без матери ему одному тут нельзя. И лечить его тоже надобно…
Пранэ легонько потрепал Илькины волосы и поддакнул старшему брату:
— Правильно, крестник мой во уже какой шляпчик-мальчик. Вырастет карапуз и будет козырный туз. Станет учиться — куплю ему что-нибудь для писулек. Вертайтесь в Мужи — и баста!
Старуха и снохи в один голос затвердили то же самое. Без поездок в Мужи все равно не обойтись — грехов-то сколько незамоленных. Худо ведь, что в церкви подолгу не бывают. В мир-лавке товары завелись, стали продавать кой-чего. Было б на что купить! Гриш работящий, не останется без нажитка.
Братья поддерживали женщин. Петул-Вась нахваливал новую власть. Гриш только диву давался: что за чудо произошло? Прежде Петул-Вась не стеснялся поругивать нововведения…
— Теперь не то, что год назад. Теперь брюхо у каждого глаже стало, — рассуждал Петул-Вась. — С нас власть налогов никаких не берет… Ходит слух, будто Госрыба какая-то объявилась. С весны снарядит она рыбацкие артели. Не такие, как ваша самодельная парма с гнилыми сетями. Большущие. Рыбакам дадут снасти новые, лодки крепкие! Промысел пойдет на самых рыбистых угодьях, аж у самой Обской губы, в царстве рыбы! И туда не придется переселяться насовсем с бабьем и детворой. Пароходы завезут рыбаков на путину, назад увезут…
Гриш ловил каждое слово брата, теребя кончики усов. Да, значительные дела затеваются в Мужах…
— Ну, а с уловом как? — спросил он брата.
— Улов рыбаки сдадут — полный расчет получат. Можно и в долг брать, на еду, одежду — под улов… А уловы, если башковито все наладить, хорошие будут. Много рыбы можно засолить, насушить… От маленькой пармы такой пользы не получить. Госрыба — сильная штука…
— Инте-ересно, — растерянно протянул Гриш.
— Очень интересно, — согласился Петул-Вась. — Хотелось мне в эту Госрыбу, да Куш-Юр
— Н-да… Мир-лавка, выходит, в аккурат на твой котелок. И новые перемены тебе по душе… — сказал Гриш задумчиво. И тут же спросил со скрытой иронией: — А по дому-хозяйству кто же управляется, ежели ты день-деньской товары продаешь? Кто тебе подсобляет? Пранэ?
Вась не уловил подковырки, ответил со вздохом:
— Сам управляюсь. Трудно, конечно. Вечера и ночи мои. Да воскресные дни. Но скоро Микулка подрастет. Туговат парень на учебу, не быть ему грамотеем. Пусть дома подсобляет…
Гриш с сомнением глядел на брата: вечера да ночи отдавать хозяйству… Много ли нахозяйничаешь?..
— Но ты знаешь, куда мою мысль Куш-Юр однажды увел? — встрепенулся Петул-Вась.
Гриш ревниво навострил уши: Куш-Юр с Петул-Васем беседы ведет? Так вот почему Петул-Вась такой азартный до новых дел. Куш-Юр другом его себе сделал! «Эх, Куш-Юр, Куш-Юр! Эх, Роман Иванович, друг душевный… И тебя как друга потерял я, на остров забравшись», — вздохнул Гриш. Однако интересно ему стало, какие мечты обсуждал Куш-Юр с Васем…
— Если дать в мир-лавку много-много всякого товару, — говорил увлеченно Вась, — дел в хозяйстве убавится. Зачем самому шубу-обувь шить, зачем бабе самой прясть-ткать, если все в мир-лавке будет?.. А?..
Ну, над этим Гриш еще никогда не думал. Чувствуя себя гостем, не стал затевать спора с братом. Да и Петул-Васю было недосуг. Пришло время открывать мир-лавку. Вась собрался и ушел.
— Не ради ли себя Васька меня назад в село приманивает? — усмехнулся Гриш. — Хитроват ведь он у нас. Заставит меня хозяйство его вести… Читальщик.
Но Пранэ не поддержал подозрения Гриша. Ему, Пранэ, нет никакой выгоды, вернется ли брат, а ведь тоже советует: не к чему гнездовать на острове. Троим-четверым не поднять того, что сделают всем селом.
— Ну-ну… И ты о том же… — молвил Гриш. — Поброжу-пошатаюсь по Мужам, сам узнаю, каково тут.
— Отдохни с дороги, потом уж, — посоветовал Пранэ.
2
Гриш лег поспать, а Илька с Феврой и братьями завел игру в соседней комнате. Он ползал по знакомым половицам, непокрашенным, как и прежде, толкая впереди себя игрушечного деревянного коня. Этого коня и деревянную ловушку-черкан Илька привез в подарок Микулу и Петруку. Игрушки смастерил отец. Петруку подарки понравились. А Микулка пренебрежительно отдувал губу. Он заметно подрос и высокомерно относился к забавам младших. К нему пришли друзья-подростки, звали его на улицу. Микулка собрался было, но мать заставила его взять сумку и пойти в школу, а то попадет, мол, от отца.
— Февре можно не учиться, а меня гонят, — ворчал Микулка, недовольно размахивая холщовой сумкой. Верно служила ему сумка в драках. Была она вся обтрепанная и в чернилах.
Но мать вытолкнула Микула за дверь вместе с дружками.
— Микулка — лодырь, а я буду хорошо учиться, — хвастливо заявил Петрук. — Год пройдет, и я ученик-мученик!
Петрук был резвый, веселый, озорной и большой выдумщик. Всю печь разрисовал разноцветными карандашами. Всякими птицами, зверями, цветочками. Румяный, большеглазый, темнобровый: говорили, он весь в дедушку по матери.