Живые и взрослые (сборник)
Шрифт:
– Мне пора, – сказала мама и поцеловала его в затылок.
Сейчас Гоша старается о маме не вспоминать. Тем более что у него – важное дело. Он то идет неспеша, то стремительно добегает до ближайшего угла, на секунду высовывается – и тут же прячется назад.
Сегодня он выслеживает ДэДэ: Лёва сказал, что коротышка-географ – шпион, а Гоша привык верить Лёве.
Впрочем, даже если Лёва и ошибается, получится отличная секретная игра.
ДэДэ живет далеко от школы, в центре. Пять остановок на метро – и все время надо выбегать из вагона, проверять, не выходит
Засунув руки в карманы куртки, Гоша крадется вдоль покосившегося дощатого забора. Именно так крался, выслеживая врага, Яшка, герой «Неуловимого». Гоша старается сделать специальное выражение лица, как у брата Ильи, – мужественное и вместе с тем хитроватое. Эх, жалко никто его не видит!
Поверху забора – заржавленная колючая проволка. Доски кое-где еле держатся – если ДэДэ обернется, можно попытаться быстро шмыгнуть во двор… ну, или что там, за забором? Какой-нибудь институт?
Гоша заглядывает в щель: поросший репейником и борщевиком пустырь, в глубине – старый заколоченный дом.
В городе много старых домов, построенных еще до Мая, до Проведения Границ, особенно в центре – в неправильном многоугольнике, ограниченном рекой с юга, а с трех других сторон – скверами для прогулок. В некоторых домах сейчас располагаются разные учреждения – институты, министерства, комиссии, но большинство жилые. Есть среди них и четырех-пятиэтажные, многоквартирные, правда, в одной такой квартире ютятся несколько семей, плита не электрическая, а газовая, и даже горячей воды нет: приходится греть специальными колонками. То ли дело новые, кирпичные дома – девять, двенадцать этажей. В таких обычно живут успешные, знаменитые люди, в крайнем случае – высокие начальники.
Гоша сворачивает за угол – и успевает увидеть, как ДэДэ скрывается в подъезде. Вот, значит, где он живет.
Было бы здорово оборудовать за забором наблюдательный пункт, думает Гоша. А что? Доску оторвать – и готово! Тоже сложность! Пятнашки вон все время свой забор дырявят – чем он, Гоша, хуже?
Тем более что и дом этот, и пустырь кажутся совсем необитаемыми – значит, и не заметит никто.
Итак, Гоша, засунув руки в карманы, идет вдоль забора, делая вид, что просто смотрит по сторонам. Одна из досок, замечает он, чуть отстает – он подходит и пытается незаметно оторвать ее. Сначала ничего не выходит, но потом доска наконец поддается и со звуком «кряк» падает на землю, открывая узкий лаз в заросший двор.
Оглядев улицу, Гоша пролезает сквозь щель.
Гоша всегда гордился своим городом, его широкими проспектами, зелеными бульварами, красивыми домами новостроек, Дворцом Звездочек и серебряными звездами на пяти высоких башнях. Маленьким он часто думал: вот же мне повезло жить именно в наше время, через шестьдесят без малого лет после Проведения Границ, через тридцать лет после Победы. Он пытался представить себе жизнь, какой она была раньше, когда всем богатством владели мертвые, а живые были у них
И вот сейчас в пустынном дворе Гоше кажется, будто он провалился в дыру во времени: заросли борщевика, чахлые кусты, пожухшая осенняя трава – и молчаливый, мрачный дом с заколоченными окнами.
Гоша думает: наверное, за шестьдесят лет здесь ничего не изменилось. Все те же кусты, та же трава, тот же дом. Это место огородили забором, натянули колючую проволку – и время застыло здесь, перестало двигаться.
Словно в Заграничье.
Мертвый дом, думает Гоша.
Почему-то он сразу понимает: это мертвый дом, дом, где должны водиться привидения.
Выходит, не всегда мертвое – красивое и модное.
Ручеек пота стекает по спине. Дом смотрит на Гошу сквозь заколоченные окна, словно через прикрытые веки.
Почему-то Гоша вспоминает, как прощался утром с мамой, и какая-то неясная тревога поднимается у него в груди. Он разворачивается к щели забора… Как он мог забыть, это же наблюдательный пункт!
Отличное место: дверь ДэДэ видна как на ладони.
Осталось понять, как долго Гоша собирается тут сидеть. И что, собственно, собрался увидеть.
В этот момент он слышит голоса.
– А мне дядя рассказывал еще один мертвый фильм, про убийцу… он заманивал к себе в дом девушек и убивал их. А все спихивал на свою мертвую мать.
Ломающийся мальчишечий голос. Ему отвечает другой, взрослее, басовитей:
– А сам убийца – мертвый?
– Нет, конечно, – отвечает первый мальчишка, – это же мертвый фильм. В мертвых фильмах всегда убийцы – живые, а мертвые хорошие.
– То есть мама была хорошая?
– Ну да, наверное. Он ее в подвале держал, а потом она выбралась и набросилась на него…
– А твой дядя может этот фильм достать?
Это – третий голос. Девчоночий, девичий. Гоша уже где-то слышал его – он плотнее прижимается к щели и скашивает глаза, чтобы разглядеть собеседников.
– Нет, – говорит мальчишка, – он сам его у кого-то дома смотрел… ну, ты же знаешь, как это бывает? Кто-то достал кассету, все ночью собрались, смотрели… Детей туда не берут.
– Боятся, что мы проболтаемся, – с презрением говорит тот, что постарше.
– Мы-то никогда не проболтаемся, – говорит девушка, – мы же – смертники, мы умеем держать слово.
Смертники! Ну конечно, они-то точно должны любить мертвое кино.
Тут уж Гоша узнал голос – конечно же, это Лёля, девочка из Дворца Звездочек.
Гоше становится как-то не по себе. Нет, не то чтобы он напуган – он, конечно, не из пугливых, еще не хватало!
Но все-таки… про смертников разное говорят. Смертники – это не пятнашки. Взрослые, решительные. А вдруг они пойдут сюда, во двор, увидят его, догадаются, что он подслушивал? Кому это понравится?
Заброшенный дом, пустырь. Кругом – никого.