Живые нити
Шрифт:
Обычно Дине нравилось представлять, что она тянет нитки из большого пушистого облака, которое поймала на небе, но сейчас она устала от недосыпа и работы без передышки. Поэтому она просто продолжала, давно не получая удовольствия: не задумываясь, не сомневаясь, не медля.
Клубок получился не таким уж большим.
«Неужели из целого поля крапивы получилась так мало ниток? Хоть бы хватило…»
Хватило.
Дина закончила глубокой ночью. Она потерла глаза тыльной стороной ладони, дрожащими руками развернула свитер. Он получился огромный, белый с зеленым отсветом. На
Она прижала свитер к груди, потрогала полотно щекой. Казалось, что оно должно колоться, но нитка получилась гладкая, хоть и грубоватая. Обнимая артефакт, Дина вошла в денник к оленю.
Алек встретил её так же тихо, сверкнув глазами-бусинами. Дина погладила его по спине, показала свитер, будто он мог что-то понять без объяснений.
Потом замерла, прикусив губу.
«Я просто не могу упустить этот шанс», — она решительно выскочила из стойла и вернулась с щеткой для вычесывания. — «Олень-кроссбрид. Да я такое смогу из его шерсти сделать… Вдруг второго шанса не будет?»
Олень терпел, не выказывая никаких признаков негодования или удовольствия. Он был похож на огромную безэмоциональную куклу, а не на сильного дикого зверя. Хотя Дина не любила лошадей, боясь попасть им под копыта, такая покорность настораживала. Она быстро закончила вычесывать его и положила кофту на пол.
«Хоть бы понял, что мне нужно, и не лягнул…»
Сначала она подняла одну ногу, просунула её в рукав, потом повторила со второй. Потянула наверх. Кофта оказалась маловата в рукавах, застряла на упругом бицепсе. Пришлось подсобрать пальцами — полотно натянулось, но не порвалось.
Дина перекинула две полочки на спину и завязала каждую из оставленных веревочек кокетливым бантиком. Отошла в сторону, рассматривая результат во все глаза.
Олень выглядел нелепо.
«И что дальше?»
Ничего не происходило, и Дина начала сомневаться, все ли сделала правильно. Может она нарушила обет и что-то сказала, не подумав? Говорила во сне? Может, было еще какое-то условие, которое она не выполнила, и теперь артефакт не работает?
Олень вдруг тяжело задышал ртом, выпучил глаза и встал на дыбы. Дина подалась назад, упала на спину и сжалась в комок, не отрывая глаз от копыт. Но они так и не опустились на землю. Задрожав в воздухе и неестественно изгибаясь, они полысели, превращаясь в кулаки. Пальцы разжались и судорожно схватились за воздух. Рога втянулись в голову с неприятным шуршащим звуком. Шерсть втянулась в тело, захватывая с собой и саму кофту. Последним исчез рисунок оленя, вывязанный на груди.
Алек упал на пол, схватился за голову ладонями и протяжно застонал.
Часть 6
«Волчья шерсть». Глава четырнадцатая
Если Алеку снились сны, что случалось крайне редко, то это всегда были кошмары. За шесть лет службы он насмотрелся на всякое: трупы, мерзкие, переломанные, со следами разложения; литры крови, иногда даже капающей с потолка; лица людей, искореженные ужасом и горем. Перестрелки, драки, тупиковые ситуации. Опасность, разливающая по венам магию дома Оленя и требующая плату поутру. Но ничего из этого Алеку не снилось. В темных, всегда
До одури пьяный, пахнущий дешевым виски и резкими до тошноты сигаретами, он наклонялся к уже взрослому Алеку и говорил: «Почему ты такой слабак, сынок? Неужели твоя мамашка не нагуляла тебя? Не знаю, какая мысль пугает меня больше: то, что эта шлюха раздвигала ноги перед каким-то быдлом, или то, что ты и впрямь мой сын». Или он дергаными движениями вытаскивал кожаный ремень из штанов и клал его на стол рядом со стаканом — до поры до времени. Или хохотал без слов, до слез на небритых щеках.
Во снах Алек всегда был взрослым, хотя самой встречи в реальности не случилось: отец умер, едва Алеку исполнилось десять лет. Но даже взрослый он не мог ничего ответить: губы были заклеены липкой лентой, а руки и ноги привязаны к стулу. Алек просто сидел напротив отца и смотрел на то, как он надирается, упиваясь жестокостью, брызжет едкими как сигаретный дым словами, взмахивая ремнем в руке или угрожая огромным кулаком.
Алек просыпался с липким чувством собственной незначительности: хотелось дважды вымыться и выпить литр кофе, непременно с тремя ложками сахара. Сладкое дома было запрещено, якобы «способствуя ухудшению поведения».
Сейчас же, запертый в одновременно более сильном, более быстром, но куда менее удобном теле, Алек чувствовал себя в длинном полусне. И в этом зыбком, напоминающим кошмары бытие отец будто стоял рядом. Он ничего не говорил, просто курил и смеялся, дыша на Алека несуществующим в реальности сигаретным дымом. Но что вообще существовало в реальности? Эти копыта? Эти рога? Эти стены?
«Мертвые мертвы и не имеют власти над живыми», — повторял он себе, но отец был будто бы живой. Куда более реальный, чем приходящая иногда Дина.
Он слышал её шаги, скрип открываемой двери загона, видел её уставшее обеспокоенное лицо.
«Не молчи, скажи мне что-нибудь! — хотелось рявкнуть во весь голос. — Я понимаю человеческую речь? Что я такое?»
Но она молчала, лишь смотрела на него грустными глазами и гладила по спине. Только это прикосновение и делало Дину настоящей — иначе он решил бы, что придумал её.
Алек не понимал, сколько прошло дней или недель. Время шло по-другому, бесконечно тягучее, как сладкая пастила, туманное, как сигаретный дым. Он жил в бреду, изредка выныривая и словно со стороны следя за тем, как оленье тело ест, ходит по загону, чешет рога о стену. Он дергался в этой клетке, пытаясь найти выход, но его не было. Разве существует дверь, открыв которую ты можешь выбраться из странного, чужого тела?
Мало, что могло выдернуть из этого жуткого бреда в компании мертвого отца. Лишь маленькая девичья рука, гладящая его по холке.
Вот бы услышать её голос. Только бы знать, что он поймет сказанные ею слова. Он же раньше понимал… А сейчас?
И почему молчит отец, ждущий его по ту сторону? Хоть бы наорал…
* * *
Алек очнулся на полу. От досок тянуло прохладой, и он дрожал всем телом. В висках гудело, но не так, как обычно после звериного гона — он будто страдал от легкого похмелья, а не от черепно-мозговой травмы.