Живые. История спасшихся в Андах
Шрифт:
В разговорах они избегали сложных тем жизни и смерти, но Инсиарте, Сербино и Альгорта, приверженцы наиболее прогрессивных политических взглядов, однажды завели беседу о связи между верой и политической ответственностью. В другой раз Педро Альгорта и Фито Штраух обсуждали вопрос существования и природу Бога. Педро учился у иезуитов в Сантьяго и неплохо разбирался в философских теориях Маркса и Тейяра де Шардена. Он и Фито относили себя к скептикам; оба не верили, что Бог — существо, следящее за судьбой каждого человека на земле. Для Педро Богом была любовь, связывающая двух людей или всех членов общины, поэтому, заключал юноша, на свете нет ничего важнее любви.
Карлитос хотел присоединиться к этой беседе (у него имелись собственные представления о Боге), но Фито и Педро сказали, что он
— О, как ты можешь говорить такие ужасные слова, Педро?! — с явным сарказмом воскликнул Карлитос. — Я думал, любовь не ведает преград, разве не так?
Читать было нечего, за исключением нескольких комиксов. Никто уже не играл в игры, не пел песен и не рассказывал историй. Лишь изредка кто-нибудь отпускал непристойную шутку по поводу геморроя Фито. Один раз все рассмеялись, когда увидели, как Инсиарте, потянувшись к полке за какой-то вещью, задел лицом руку трупа — ребята занесли ее в салон на случай, если ночью кому-то захочется утолить голод. Иногда они шутили по поводу каннибализма («Когда в следующий раз зайду в Монтевидео в мясную лавку, попрошу мясника сначала дать мне попробовать сырое мясо на вкус») и вероятности печального исхода их горной эпопеи («Интересно, как я буду выглядеть вмороженным в глыбу льда?»). Еще они меняли окончания существующих слов и придумывали новые (этим особенно увлекался Карлитос), создавая необычные фразы и лозунги, чтобы подбодрить себя или аллегорично выразить горькую правду, которую не решались говорить прямо. Так, выражение «Неудачники остаются» являлось наименее замысловатым намеком на то, что слабых духом ждала смерть. Еще в ходу были изречения вроде «Выживает тот, кто сражается» и «Мы победили холод». Но чаще всего юноши повторяли слова, в истинности которых не сомневались: «На западе — Чили».
Главной темой всех разговоров и мыслью, неотступно преследовавшей каждого обитателя фюзеляжа, было возвращение к людям. Пленники гор без устали обсуждали детали предстоящей экспедиции, общими усилиями разрабатывали ее маршрут и подбирали для участников соответствующую экипировку. Все сходились во мнении, что уходящий в горы отряд должен действовать в интересах всего коллектива и потому следовать указаниям большинства. Самые практичные ломали голову над тем, как лучше всего утеплить ноги товарищам, которых ждал трудный путь. Мечтатели беседовали о том, что будут делать, оказавшись в Чили, и договорились сначала позвонить оттуда родителям в Монтевидео, чтобы сообщить о своем спасении, а затем сесть на поезд до Мендосы. На родине юные уругвайцы собирались найти журналиста, заинтересовавшегося их историей, и с его помощью написать книгу. Канесса даже придумал название — «Может быть, завтра», так как по вечерам они не переставали надеяться, что день грядущий принесет им избавление от страданий. Около девяти вечера, когда луна скрывалась из виду, все прекращали разговоры и начинали готовиться ко сну. Карлитос принимался читать Розарий. Каждый вечер он неизменно молился за родителей и мир во всем мире. Потом Инсиарте или Фернандес читали вторую тайну, а Альгорта, Сербино, Сабелья, Харли или Дельгадо — все остальные. Большинство молодых людей верили в Бога и уповали на Него. Они также находили огромное утешение в молитвах, обращенных к Богоматери, не сомневаясь, что именно она особенно глубоко понимает их тоску и стремление воссоединиться с семьями. Иногда юноши читали вслух молитву «Славься, Царица», полагая себя теми самыми «изгнанными чадами Евы», а долину, где лежал лайнер, — «долиной слез». Они опасались схода новой снежной лавины, а когда снаружи бушевала пурга, становилось еще страшнее. Однажды вечером ветер дул особенно яростно. Юноши вознесли молитву Приснодеве и попросили защитить их от разрушительной стихии. С последними словами молитвы буря утихла.
Фито оставался скептиком. Чтение молитвы по четкам он воспринимал лишь как снотворное, способное отогнать мрачные мысли и усыпить своей монотонностью. Все знали о его отношении
7
Изо дня в день ребята сталкивались с двумя серьезными проблемами. Первой были сигареты. В общине не курили только Паррадо, Канесса и Висинтин. Сербино после авиакатастрофы постепенно приобрел эту привычку. Все остальные, заядлые курильщики, из-за постоянного стресса нуждались в сигаретах даже больше, чем раньше.
К их радости, курева в самолете оказалось предостаточно. Хавьер Метоль и Панчо Абаль, оба работавшие в табачных компаниях, знали о дефиците табака в Чили, поэтому запаслись большим количеством блоков уругвайских сигарет.
Но и табачные изделия тоже нормировались. Каждый курильщик получал по одной пачке с двадцатью сигаретами на два дня. Иным удавалось держать себя в узде и растягивать десять штук на сутки. Самые же безответственные, главным образом Инсиарте и Дельгадо, полностью выкуривали свои пачки уже в первый день. Тогда они либо просили выдать их долю заранее, либо стреляли сигареты у более бережливых приятелей. В таких случаях Дельгадо, например, напоминал Сабелье, что был добрым другом его брата, а Инсиарте обещал Альгорте пригласить его на обильный ужин в Монтевидео.
Свои первые сигареты все любители подымить обычно выкуривали утром после пробуждения. Потом кто-нибудь начинал выманивать своего друга из фюзеляжа:
— Похоже, там прекрасная погода. Сходи посмотри, а?
— А может, сам сходишь?
Тогда кто-то один вставал, брал свои бутсы, тер их друг о друга, чтобы они оттаяли, обувался и начинал разбирать стену из ящиков и одежды, возведенную Карлитосом. Если погода стояла солнечная, каждый брал с собой несколько подушек, чтобы просушить на крыше. Заодно ребята старались обсохнуть и сами, ведь они никогда не снимали и не меняли одежду, а, напротив, лишь надевали на себя дополнительные вещи. Одеяла складывали в гамак. Тот, кто выходил из салона последним, должен был навести в нем порядок.
По утрам кузены Штраух разделывали трупы, а все остальные, пользуясь тем, что поверхность снега еще достаточно твердая, бродили вокруг самолета и подбирали комки жира и остатки внутренностей или шли справить нужду к яме у носовой части фюзеляжа.
Последнее занятие стало второй серьезной проблемой: рацион из сырого мяса, жира и талого снега вызвал у парней хронический запор. День за днем, неделю за неделей они не могли нормально сходить по нужде, несмотря на неимоверные потуги. Серьезно опасаясь за свои кишечники, бедняги пробовали самые разные методы выведения экскрементов из организма. Сербино выковыривал их палочкой. Метоль, у которого запор был особенно сильным, соскребал образовывавшиеся на поверхности жировых комков маслянистые выделения и глотал их вместо слабительного, а Карлитос готовил из этих же выделений слабительный суп для себя и Фито — у того запор осложнялся геморроем.
Все это было очень неприятно, но имело и комическую сторону. Страдающие запором начали делать ставки на того, кто сумеет опорожнить кишечник последним. Однажды Мончо Сабелья, сидя на корточках со спущенными брюками, жалобно проговорил:
— Не могу, не получается.
Висинтин рассмеялся и начал дразнить его:
— А-а-а, не можешь, не можешь!
Сабелья поднатужился, опростался и швырнул в мучителя твердый, как камень, результат своих усилий.
Одним из последних стал Хавьер Метоль. День за днем он подсчитывал будущий выигрыш в надежде, что его старания рано или поздно будут вознаграждены. Когда же они наконец увенчались успехом, Хавьер под бурные рукоплескания во всеуслышание заявил о своей победе. В тот же вечер он начал жаловаться на плохое самочувствие, но парни наперебой закричали: