Живым приказано сражаться
Шрифт:
Немец пробормотал что-то нечленораздельное. От него разило горючим и выхлопными газами.
Отведя пистолет, Громов ударил фашиста ногой в живот и в момент, когда тот согнулся, сорвал с него автомат.
– Марш в дом, – скомандовал по-немецки. – Ком… Битте…
Он усадил фашиста за стол, под стеной и, попросив Марию постоять в коридоре и проследить за тем, что происходит на улице, уселся за стол напротив.
– Где ты оставил машину?
– На дороге. За полем. Нужно долить воды. – Солдат был явно не из фронтовиков. Рабочий парень, шофер,
– Кто в машине?! Говори правду, иначе – смерть.
– Никого. Там, в кузове, ящики.
– Ты не мог ехать один, без охраны, без сопровождающего.
– Унтер-офицер приказал ехать одному. Здесь недалеко, в соседнее село. Вчера мы ездили туда вместе. А сегодня он решил немного поспать.
– Ты возишь эти ящики на станцию?! В них боеприпасы? Почему ты молчишь? Отвечай: в ящиках боеприпасы?!
– Да, господин… Есть и боеприпасы. Скажите, вы немец? Русский немец, живший здесь?
– Можешь считать меня русским немцем. Скажи, оберштурмфюрер… – что это за чин такой?
– Оберштурмфюрер СС. Это как обер-лейтенант в вермахте.
– Оберштурмфюрер Штубер… Такого офицера ты знаешь?
– Штубер? Нет. Не убивайте меня, господин офицер. Я никому не скажу, что здесь происходило. Клянусь Господом Богом, – перекрестился он. – Спрашивайте. Расскажу все, что знаю. Я не фашист. Работал недалеко от Франкфурта-на-Майне. Отец мой тоже шофер.
– Сейчас ты – солдат, – резко ответил Громов. Ему противна была трусость в любом ее проявлении. – На тебе форма. И твоя армия грабит эту землю, убивает ее людей. Ты что, так до сих пор и не понял этого?
– Понял, господин офицер. Я все понял.
– По-немецки я говорю правильно? – неожиданно мягко спросил Громов, чтобы успокоить немца.
Тот на минуту замер – таким неожиданным показался ему вопрос этого странного русского офицера.
– Да, очень правильно. Почти… Иногда чуть-чуть слышатся неправильные произношения. Например, когда вы произносили звание офицера СС.
– Учту. Если фашисты узнают, что тебя отпустил русский партизан и что ты ответил на все его вопросы, они вздернут тебя.
– Конечно, вздернут. Но от кого они узнают? Зачем мне рассказывать об этом? Смерть от гестапо ничуть не приятнее, чем от рук партизана.
– Ты уже имел дело с полицией безопасности?
– Бог миловал. Но знаю, что ее побаиваются даже офицеры контрразведки. Там служат в основном эсэсовцы. Это страшные люди. Тот, кто попадает туда, оказывается или на виселице, или в концлагере, откуда тоже не возвращаются.
– Консервы у тебя в машине есть?
– Два ящика. Хорошие бельгийские консервы. Говядина. И четыре ящика гранат. В остальных патроны к пулеметам. И мины. Кажется, мины. Вчера они были.
Громов отсоединил от его автомата магазин, проверил, нет ли патрона в стволе, и бросил автомат на стол.
– Бери и пошли.
Во дворе он дал немцу возможность набрать воды и приказал, чтобы тот шел к машине, а сам
Потом, уже сидя в кабине, он приказал водителю развернуться и поехать к перелеску, что виднелся неподалеку.
– Возле леса тебя остановил партизан в форме немецкого офицера, – объяснял он шоферу. – Он выволок тебя из машины и начал осматривать ящики. Воспользовавшись этим, ты убежал. И понял, что твоей машины уже не существует. Не ты виноват, что оказался без охраны. Так и говори на допросах.
Они свернули с дороги, заехали в небольшую рощу. Немец сам услужливо отнес два ящика с тушенкой и два ящика с гранатами в лес и замаскировал их в небольшой ложбине, указанной ему Громовым. Делал он все это быстро и аккуратно, как будто сам уже был партизаном. Пока он управлялся с консервами, Громов вскрыл еще один ящик и взял оттуда пять гранат с длинными деревянными ручками. Когда шофер замаскировал и этот ящик, они вернулись на дорогу и проехали еще с километр. Дорога пока что была пустынной. Пропылило всего две машины, но сидевшие там немцы ничего подозрительного не заметили.
Потом они снова свернули в перелесок. Там Громов и вправду вытащил водителя из кабины и с огромным удовольствием съездил его по челюсти.
– А теперь вон, в лес! – Но вдруг, опомнившись, крикнул: – Стой! Ты понял, почему я ударил тебя?
– Это доказательство, господин офицер.
– Все может случиться в этом мире, парень. Я спас тебе жизнь, хотя мог бы пристрелить. Ты должен запомнить это. Не зверствуй. Где и в чем только можешь, помоги людям, на землю которых ты пришел как враг. А теперь дай-ка я тебя еще раз. Для верности. Не бойся, зубы и челюсть останутся целы…
– Спички у тебя есть? – спросил уже у лежавшего на земле.
– Зажигалка, господин офицер, – еле проговорил тот, сплевывая кровь.
– Облей машину бензином, подожги и беги в лес.
– Спасибо, господин офицер. Вы истинный христианин.
Громов рассмеялся, подобрал пилотку немца и положил туда три банки консервов. Автомат спрятал в кустах.
Возвращаться в село к Марии он уже не мог. Ничего, они с Крамарчуком проведают ее завтра вечером. Заодно устроят себе баньку.
Он ушел, не оглядываясь, будучи твердо уверенным, что немец выполнит его приказ.
Взрыв прогремел, когда Громов уже был далеко.
32
Он проснулся от нервного татаканья автоматов и с ужасом понял, какую непростительную ошибку совершил, забравшись сюда, на чердак заброшенной лесной сторожки. Ведь если бы фашисты оказались вблизи – первым делом они бы окружили и обшарили эту хижину.
Какое-то время лейтенант лежал у открытой дверцы и вслушивался в то, что происходило в лесу. Не там ли идет бой, где остался Крамарчук? Да, но в какой стороне этот дот? К своему стыду, он понял, что просто-напросто сбился с основного направления и ему придется хорошенько поблуждать, прежде чем удастся найти и дот, и ельник.