Жизель до и после смерти

Маслова Марина

«Лидия, моя дорогая девочка, прочитав несколько раз ваше письмо, я определил, что больше всего потрясло меня в вашей исповеди. Чтобы вам было понятней, я начну издалека. В Петербурге у меня осталась двоюродная сестра, немного старше меня, с которой меня связывает нежная дружба, мы долго воспитывались вместе у нашей бабушки. Лет семь назад, когда я был еще очень молод, а моя сестра Аня поступила уже в театральную труппу к Вере Федоровне Комиссаржевской, у нее была подруга, прелестная молодая женщина, тоже актриса. Я был настолько очарован ею, что влюбился, впрочем, совершенно платонически. Во-первых, потому, что благоговел по-детски перед женщинами (это и теперь за мною водится), во-вторых, потому, что она была женой поэта, которым я сильно увлекался в то время. Я не буду называть его имени [1] , хотя вы можете догадаться сами, так как знаете его стихи. Его жену зовут Любой. Я приходил к ним в театр, старался попадаться ей на глаза, когда она шла с репетиции с Аней домой, приходил часто к Ане в надежде застать у нее предмет обожания, в общем, вел себя, как дитя — или как влюбленный. Аня подшучивала надо мной, Люба была ровна и приветлива, она не принимала меня всерьез хотя бы потому, что я был намного младше ее. И вдруг настал черный для меня день. Стоя у театра, я увидел, как моя обожаемая

Люба, мой Идеал, моя Звезда, вышла из театра с господином, совершенно не напоминающим ее мужа, и пошла, держа его за руку. Они о чем-то говорили и весь их вид, их жесты, нежные взгляды говорили об их близости. Усаживая ее на извозчика, он поцеловал ее руку, а потом, украдкой, — в губы. Я остался стоять, как пригвожденный к месту. Когда я обрел способность воспринимать действительность, я преисполнился такого негодования, разочарования и презрения, что, придя к Анюте, все ей высказал, употребляя самые резкие выражения. Хорошо, — сказала сестра, я расскажу тебе историю ее замужества, если ты дашь мне клятву, что никогда и никому не расскажешь об этом. Тогда ты поймешь трагедию этой женщины и простишь ее, если у тебя есть сердце и разум. И она рассказала со слов самой Любы, которая была очень откровенна с подругой, о том, что брак этот был изначально свершен по великой любви. Ее будущий муж любил ее безумно и добивался очень долго, чуть ли не четыре года. Она была для него Прекрасной Девой, Пречистой и Светлой. Он боготворил ее. Наконец, она согласилась выйти за него замуж, покоренная его возвышенной любовью. Она была молода и невинна и не представляла сущности брака, она полностью доверяла ему. Проходили дни, месяцы, а она все еще была для него Пречистой Девой и Прекрасной Дамой. Он держал ее за руку и говорил о своей великой любви. Он позволял себе прикоснуться поцелуем к ее лбу. Он все время твердил, что никогда не осквернит ее грубыми ласками, какими ласкают развратных женщин. Между тем, когда у него возникало вдруг желание таких ласк, он искал их как раз у таких женщин, в пьяном разврате. Она же оставалась для него образом Вечной Женственности. Ее это приводило в растерянность. Она не могла понять своего предназначения в этом браке. Зачем она ему нужна? И зачем ей нужен он? Поставив ее на пьедестал, он уже не интересовался ее истинной душой, она стала для него Символом, то есть предметом неодушевленным и, что еще ужаснее, бестелесным. Вся ее неосознанная жажда любви осталась жаждой, то есть мучила ее, пока она не встретила человека, который влюбился в нее, что было не сложно, но и приложил все усилия к тому, чтобы увлечь ее. С ним она наконец узнала счастье и простые радости разделенной любви. Муж при этом посвящал ей стихи вроде таких:

1

Намек на отношения Александра Блока с женой Любовью Дмитриевной Менделеевой.

Я буду ждать, любуясь втайне, Ночных желаний не будя. Твоих девичьих очертаний — Не бойся — не спугну, дитя!

Когда сестра все это мне рассказала, я ужаснулся, потому что даже я, тогда безусый юнец, понимал, что Женщина — это душа и тело, так и у Любви есть душа и тело, которые неразрывно связаны, как две стороны одной медали. И одной без другой не бывает. Она была любима, как Душа, да и то превратно, вы же столкнулись с проблемой тела, но ни она, ни вы не испытали настоящей любви, которая полна и совершенна именно в своем двуединстве. Я утомил вас своим рассказом? Я желаю вам испытать когда-нибудь сильную и настоящую любовь, соединяющую сердца, души и тела в ослепительные и прекрасные объятья.»

«Андрей, друг мой, своим рассказом вы ошеломили меня. Действительно, я представляла себе любовь исключительно как родство душ, общность вкусов и интересов. И меня не тяготил бы такой брак, какой вы описали. Кроме того, что я боюсь тайн своего тела, которое поражает меня иногда своей неуправляемостью, я так много работаю со своим телом, давая ему нагрузку упражнений и усилия движения на занятиях, репетициях и спектаклях, что в конце дня, гудящее от усталости, оно имеет только одно желание — покой и отдых. Это время я могу посвящать своим уму и душе, размышляя, читая книги или мечтая. Теперь еще я пишу вам письма и это приносит мне такую радость, словно мы сидим все еще в сквере в Берлине и вы держите меня за руку. Я хотела бы узнать что-нибудь о вас еще. Расскажите мне о своей любви.»

«Милая моя, как я счастлив, что вы вспоминаете обо мне так , я тоже помню вашу руку в своей, она, по-моему, слегка дрожала, вы нервничали в страхе, что я могу осудить вас и отвернуться с презрением. Ваше признание, что наша дружба, наша переписка много значат для вас, сделали меня счастливым. С тех пор, как я увидел вас в вагоне «Норд-Экспресса», я неизменно думаю о вас с нежностью. Ваше личико под разными шляпками в модном магазине стоит перед моими глазами. Я бы многое хотел сказать вам, но сделаю это при нашей встрече. А теперь я расскажу вам, по вашей просьбе, о своей жизни, хотя никакого интереса она, по-моему, не представляет. Я уже писал вам, что воспитывался у бабушки и лучшим другом детства была у меня моя сестра Аня. Она старше меня на четыре года, но, что удивительно, между нами было всегда такое понимание и близость, что мы не чувствовали этой разницы. Аня все мне рассказывала и я с детства представлял себе чувства и проблемы молодой девушки. Она советовалась со мной обо всем. Я знал все ее увлечения, всех молодых людей, что ухаживали за ней, потом она делилась со мной переживаниями первой любви, первыми разочарованиями. Это многое дало мне. Я теперь понимаю женщину и знаю, что может принести ей нравственные страдания. О моем первом увлечении я вам уже рассказал. Следующее было серьезнее и окончилось трагично для меня. Я познакомился с одной дамой, родственницей студенческого товарища. Мы приехали к нему в имение на каникулах и собирались заняться подготовкой к работе, которую должны были сделать вдвоем на следующий учебный год. Имение находилось на берегу Оредежа недалеко от Белогорки. В округе было много молодежи и мы, забыв о занятиях, весело проводили время. Когда появилась эта дама, совсем еще молодая, лет двадцати пяти, я, полюбовавшись ее милым личиком, перестал обращать внимание, так как знал, что она замужем. Но вскоре с изумлением заметил, что она сама проявляет ко мне интерес. Вы можете представить, что жизнь на даче несет в себе особую прелесть вольной жизни, и можно найти множество способов встречаться как бы случайно и совершенно свободно, без назойливых посторонних глаз. Моя прелестная дама устроила все так ловко (это я только потом уже понял), что мы все время встречались в самых романтических обстоятельствах. Наши беседы обо всем доставляли мне огромное удовольствие, она была чрезвычайно умна и не скрывала этого. Не прошло и недели, как я был влюблен.

Наши свидания приносили мне невероятное счастье, потому что я видел, что моя любовь находит такой же отклик у нее. О, она умела любить самозабвенно. То, что она делала для меня, стараясь доставить такой же восторг, который испытывала сама в моих объятьях, совершенно уверило меня в том, что она подлинно любит меня. Несколько раз я заговаривал с ней о том, что надо решить вопрос с ее мужем, развестись с ним или просто расстаться. Я был согласен на все: жениться на ней, быть ее любовником, если будут препятствия к ее разводу, но я не хотел расставаться с ней и предоставлял ей право выбрать приемлемый вариант. Она же все время твердила, что не может уйти от мужа по каким-то непонятным причинам и предлагала продолжать встречаться и дальше, соблюдая некоторую осторожность. Вернувшись в город, мы продолжали встречаться иногда, но это стало приобретать вид пошлого адюльтера. Я несколько раз встречал ее с мужем, очень симпатичным господином, и ее старания показать всем и ему в первую очередь, что она его обожает и примерная жена, бросая при этом на меня игривые взгляды, обещающие новые утехи при свидании, сначала не шокировали меня, я слишком любил ее и не замечал ее непоследовательности. Глаза раскрыл мне мой товарищ, который рассказал о ее многочисленных любовниках, с которыми она вела себя так ловко, что все верили в ее исключительную любовь, при том она вертела своим мужем, как хотела. Я не верил, что это может касаться меня, но решил поговорить с ней определенно, поставив условие, при котором, если она меня любит, должна доказать это. Она расхохоталась мне в лицо. Я долго еще любил ее, хоть порвал все отношения. Трудно забыть такую любовь, что мы пережили с ней летом. Я и сейчас верю, что это было пусть мимолетное, но подлинное чувство. Такое сыграть невозможно. Эта женщина, по-видимому, мгновенно воспламенялась любовью и искренне любила какое-то время, но долго не была способна выдержать такой силы чувств, ей требовалось передохнуть или отвлечься на другого, к которому она будет так же пылать страстью. Это чисто внешняя канва событий, что творилось в моем сердце, вы можете представить. Уже успокоившись немного после пережитого разочарования, я много думал о том, может ли человек любить несколько раз так же сильно и искренно, настоящей любовью, или любовь только одна в жизни. Хотелось бы думать, что любовь исключительна, но я знаю, что любовь, случается, проходит и тогда дай Бог, чтобы пришла когда-нибудь новая, не менее чудесная.»

Лидии было очень интересно узнавать такие подробности о жизни Андрея. Когда она читала о его любви, она вдруг представила, что это она на романтическом свидании с ним, на месте этой дамы, к которой инстинктивно почувствовала неприязнь. Все происходит на берегу, мерно шумят волны, лунная дорожка сверкает на поверхности воды, он берет ее на руки и начинает целовать… Кровь прилила к ее щекам и дыхание участилось. Ах, какое это было блаженство, чувствовать его руки и губы на своем теле. Лидия задумалась, что бы она могла сделать, чтобы выразить свою любовь, как он писал о «той», и в недоумении замерла. Она не знала этого. Она сообразила, что даже всю сцену она представила точно такой, какая произошла с ней в Монте-Карло. Ничего больше она не знала об этом. Она покраснела оттого, что дала так разыграться воображению и что именно с Андреем в мыслях вела себя так несдержанно. Но мне ведь хочется, чтобы это было с Андреем — призналась вдруг она сама себе и покраснела еще больше.

В театре Лидия продолжала работать до изнеможения. Занята она теперь была почти во всех спектаклях и танцевала ответственные партии. Фокин часто просил ее помочь в его экспериментах. Бывало, что они с Мишелем часами танцевали его фантазии, которые иногда становились чудными фрагментами новых балетов, а порой так и оставались мимолетными фантазиями. Фокин очень любил работать с Лидией и говорил, что теперь, когда Анна Павлова перебралась окончательно за границу, только Лидия может заменить ее в лирических ролях, требующих кроме блестящей техники, всю душу и талант. Лидия тайком пробовала танцевать Лебедя и однажды решилась показать Фокину, что у нее получилось. Посмотрев, Фокин долго молчал, а потом сказал очень резко:

— Это все ерунда. Я поставил совсем не так!

На другой день он разыскал Лидию после репетиции и, взяв за руку и встряхивая ее, сказал так же резко и недовольным голосом:

— Вы танцуете совсем не так, но это не ерунда! Я должен извиниться. Это очень интересно — вы сопротивляетесь смерти до самого конца. Почему?

— Потому, что я получила смертельную рану, но мне не хочется умирать.

— Почему? — опять спросил он, но уже мягче.

— Потому что я хочу любить. Наверное, я влюблена?

— Лебединая песня? Да, пожалуй… Хорошо, давайте поработаем.

Лидия не думала, что Фокин считает ее лучшей танцовщицей. Она не была еще даже балериной и танцевала пока вторые роли. Непревзойденная Карсавина была на недосягаемой высоте и все знали, что Фокин не признавал ее только потому, что трижды сватался к красавице Карсавиной и теперь не мог простить категорического тройного отказа. Даже женившись на Вере Антоновой, Фокин все еще переживал это и демонстрировал свое пренебрежение к таланту Карсавиной. Но все же Лидии льстило, что Фокин часто занимает ее в своих балетах. За зиму они отработали весь репертуар Анны Павловой для Дягилевской труппы и вообще Лидия могла теперь заменить любую танцовщицу в любом балете Фокина, кроме Иды Рубинштейн, ее заменить никто не мог.

У театра после спектакля Лидию часто теперь поджидал Сергей Ильич Гурский, который сдержал слово и пришел к ней сразу по приезде из Монте-Карло. Он был очень обаятелен, дарил цветы и конфеты, провожал домой, приглашал иногда покататься на Острова. Лидия не была кокеткой, потому ей не доставлял удовольствия сам факт, что у нее появился серьезный поклонник, но сам Гурский ей нравился. Когда он узнал, что Лидия любит читать, он стал приносить ей новые книги. Они много говорили о Достоевском, споря, потому что Лидии нравилось не все, не все она понимала, принимая только простые и красивые в своих ясных и чистых истинах «Белые ночи», «Неточку Незванову» и потрясшего ее «Идиота». Лидия спрашивала Гурского о поэзии, но он ею не увлекался, и все-таки приносил ей новые книжки стихов и даже сам стал читать, чтобы было о чем поговорить. Так, однажды, видя ее рассеянное лицо и невнимание к его словам, он сказал внезапно с удивительной интонацией:

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай: далеко, далеко, на озере Чад Изысканный бродит жираф!

Лидия посмотрела на Гурского с изумлением и радостно засмеялась — так это было к месту.

— Как красиво! — сжав его руку, она задумчиво улыбнулась, — что это, Сергей Ильич?

— Это стихи Гумилева, вы читали его? Знаете, Лидия Викторовна, мне они очень понравились! Он, видимо, много путешествовал, и стихи об этом чудесны. Обязательно прочтите. Лидия Викторовна, благодаря вам открываются новые грани красоты, недоступные мне раньше. Я так счастлив, что вы дарите мне свою дружбу, — он поднес ее руку к губам и нежно на нее посмотрел.